Философия настоящего

Пока атом не был разложен на электрические частицы и ученый мог чувствовать себя как дома в мире Ньютоновой механики, ученый мог смотреть телескопическим глазом Дюбуа-Реймона и прозревать массы вещей вплоть до конечных частиц, движения которых подчинялись относительно простым законам. Связка научных объектов с перцептуальными объектами была достаточно тесной, чтобы он полагал, что его наблюдения и опыты находятся в том же мире, что и объекты его науки. Правда, так называемые чувственные качества, будь то первичные или вторичные, не могли быть действительными характеристиками объекта; тем не менее согласованность между Евклидовым пространством науки и пространством восприятия была достаточной, а корреляция веса с массой — настолько полной, что разбиение материи чувственного восприятия в воображении оставалось параллелью физического анализа. Ученый, поскольку он рассматривал материю, конечно, был вынужден располагать все вторичные качества в сознании, так как механическое мироздание состояло просто из движущихся частиц массы и эфирных волн. Цвету, звуку, вкусу, запаху и температуре в физическом мире соответствовали типы движения. Будь ученый последователен, ему пришлось бы и сопротивления вещей тоже отнести к сознанию; но на самом деле ничто ему не мешало выстраивать механические модели массовых частиц в своем перцептуальном воображении того, что происходит в природе. Лорд Кельвин — прекрасный пример ученого этого периода, который пошел на уступки термодинамике и электромагнетизму, но еще стремился сохранить в вихрях и ударах эфира ту механическую картину анатомии мироздания, в которой могло чувствовать себя как дома перцептуальное воображение. Капли масла Милликена, фотографии бомбардировки атомов а-частицами Резерфорда и модели атома Бора, казалось, связали галактики субмикроскопического мира с галактиками звездного пространства. Пока давящие и сопротивляющиеся вещи с поддающимися вычислению скоростями можно было разместить в пространстве, научное воображение не покидало мир перцепции.

Все это изменила относительность. В геометрии пространства-времени Минковского перцептуальное движение пропадает. Эфир исчез, и на место физических вещей приходят события. Время вобралось в пространство, и разум с его пространственной рамкой соотнесения отправляется в это пространство-время, искривление которого соответствует гравитационной константе. В итоге, весь мир перцепции и перцептуального воображения переносится в перспективы, показывающие лишь логическое соотношение между паттернами, подверженными воздействию формул преобразования, и событиями в четырехмерном пространстве-времени и интервалами между ними. По определению и события, и интервалы здесь лежат вне всякого опыта. Мы приходим к ним путем референции в познавательном процессе к чему-то, находящемуся за его пределами, и с помощью теории вероятности. В наших математических формулировках научного опыта мы наткнулись на шифр, который, похоже, отсылает к недоступным опыту сущностям и их взаимным отношениям; и эта гипостазированная структура логических сущностей удовлетворяет наше желание абсолютной реальности, к которой наш признаваемо относительный опыт будет реферировать.

И все же, как бы далеко ни заходила процедура ученого, она никогда не доходит ни до какой иной ситуации, кроме той, в которой происходит или может произойти преобразование. Если мы спрашиваем, что кроется за всеми этими преобразованиями, то мы спрашиваем о чем-то вне нашего опыта, будь то действительного или воображаемого. Например, мы постулируем стадии развития мироздания, предшествующие всякому возможному человеческому опыту, но в воображении они развертываются перед внутренним глазом или, по крайней мере, перед разумом. Если исключить воображение, то мы имеем абстракции символического анализа, имеющие тот же логический характер, что и формулы преобразования, о которых я говорил. Если я говорю, что это цвет, и держу этот цвет в его универсальности перед моим разумом, то я выделяю то, что позволяет мне свести любой другой визуальный опыт к наличному опыту, насколько он занят визуальными качествами вещей, в отличие от слуховых или чувственных. Есть общий способ действования по отношению ко всем качествам, существующим для глаза, так же как есть и другой способ действования по отношению к качествам, существующим для уха; и выделение этой типичной реакции позволяет мне «преобразовать» мое поведение по отношению к красному в поведение по отношению к синему, насколько я способен реагировать на цвет одной реакцией, а на звук — другой.