Читаем Философия настоящего полностью

Ключ к генезису человеческого интеллекта обнаруживается в признании этих двух аспектов. Он возникает на ранних стадиях коммуникации, на которых организм вызывает в себе установку другого, обращаясь тем самым к самому себе и становясь объектом для самого себя, т. е. становясь Я

; при этом тот же род содержания в акте, который конституирует другого, конституирует и Я. Из этого процесса возникает мышление, т. е. разговор с самим собой сначала в роли конкретного другого, а затем в роли обобщенного другого, как я показал выше. Важно признать, что Я
не проецирует себя в другого. Другие и Я
возникают в социальном акте вместе. Можно сказать, что содержание акта находится в организме, но проецируется оно в другого только в том смысле, в каком проецируется в Я. На этом факте держится весь психоанализ. Мы ущипываем себя, чтобы убедиться, что не спим, подобно тому, как схватываем объект, чтобы убедиться, что он есть. Другая фаза человеческого интеллекта — это то, что он занят физическими вещами. Физические вещи — вещи перцептуальные. Они тоже возникают в акте. Он инициируется отдаленным стимулом и ведет — через приближение или удаление — к контакту или уходу от контакта. Результат акта явлен в консуммации, например в съедении, но в поведение человеческого животного вмешивается опосредующая стадия манипуляции. Рука придает физической, или перцептуальной, вещи форму. Перцептуальная вещь целиком присутствует в области манипулирования, где она одновременно видится и осязается и где обнаруживаются как обещание контакта, так и его осуществление, ведь характерной особенностью отдаленной стимуляции и инициируемого ею акта является то, что здесь уже возбуждены установки манипуляции, которые я буду называть конечными установками перцептуального акта, т. е. та готовность схватить, войти в действенный контакт, которая в каком-то смысле контролирует приближение к отдаленному стимулу. Именно в оперировании этими перцептуальными, или физическими, вещами, оказывающимися внутри физиологического акта на пороге консуммации, обнаруживается особый человеческий интеллект. Человек — инструментальное животное. Он опосредует консуммацию. Рука подносит пищу ко рту или младенца к груди, но в социальном акте это опосредование бесконечно усложняется, и возникает задача установления консуммации, или цели, в терминах средств. Для этого есть два условия: во-первых, торможение, имеющее место тогда, когда конфликтующие способы завершения акта держат под контролем выражение какого-то одного из способов, и, во-вторых, действие описанного мной социального механизма, с помощью которого индивид может индицировать другим и самому себе те перцептуальные вещи, которые могут быть схвачены, вовлечены в манипуляцию и скомбинированы. Именно в этом поле инструментальных вещей, схваченных с помощью значащих символов жеста, а не в поле физиологической дифференциации, развились хитросплетения человеческого общества. И, повторю прежний мой тезис, в этом поле Я
являются инструментальными физическими вещами точно так же, как у примитивных народов физические вещи являются Я.

Мое предположение состояло в том, что в обществе и социальном опыте, если интерпретировать их в терминах бихевиористской психологии, мы находим случай той организации перспектив, которая, как минимум для меня, является самой неясной частью философии профессора Уайтхеда. В его объективной формулировке относительности существование движения в протекании событий зависит не от того, что происходит в абсолютном пространстве и времени, а от связи некоего согласованного множества с воспринимающим событием. Такая связь расслаивает природу. Эти расслоения не только присутствуют в самой природе, но и являются единственными присутствующими в природе формами. Эта зависимость природы от воспринимающего события не является отражением природы в сознании. Постоянные пространства и времена, являющиеся последовательностями этих слоев, движения и покоя, присутствуют, но присутствуют только в своей связи с воспринимающими событиями, или организмами. Мы можем, следовательно, пойти дальше и сказать, что чувственные качества природы присутствуют в природе, но присутствуют в их связи с животными организмами. Мы можем перейти далее к другим ценностям, которые считались зависимыми от страсти, оценки и чувства, и вернуть, таким образом, природе все, что дуалистическая доктрина относила к сознанию, поскольку пространственно-временная структура мира и движение, которыми занимается точная физическая наука, обнаруживаются существующими в природе только в их связи с воспринимающими событиями, или организмами.

Перейти на страницу:

Все книги серии Социальная теория

В поисках четвертого Рима. Российские дебаты о переносе столицы
В поисках четвертого Рима. Российские дебаты о переносе столицы

В книге анализируется и обобщается опыт публичной дискуссии о переносе столицы России в контексте теории национального строительства и предлагается концепция столиц как катализаторов этих процессов. Автор рассматривает современную конфронтацию идей по поводу новой столицы страны, различные концепции которой, по его мнению, вытекают из разных представлений и видений идентичности России. Он подробно анализирует аргументы pro и contra и их нормативные предпосылки, типологию предлагаемых столиц, привлекая материал из географии, урбанистики, пространственной экономики, исследований семиотики и символизма городских пространств и других дисциплин, и обращается к опыту переносов столиц в других странах. В центре его внимания не столько обоснованность конкретных географических кандидатур, сколько различные политические и геополитические программы, в которые вписаны эти предложения. Автор также обращается к различным концепциям столицы и ее переноса в российской интеллектуальной истории, проводит сравнительный анализ Москвы с важнейшими современными столицами и столицами стран БРИК, исследует особенности формирования и аномалии российской урбанистической иерархии.Книга адресована географам, историкам, урбанистам, а также всем, кто интересуется современной политической ситуацией в России.

Вадим Россман

Политика
Грамматика порядка
Грамматика порядка

Книга социолога Александра Бикбова – это результат многолетнего изучения автором российского и советского общества, а также фундаментальное введение в историческую социологию понятий. Анализ масштабных социальных изменений соединяется здесь с детальным исследованием связей между понятиями из публичного словаря разных периодов. Автор проясняет устройство российского общества последних 20 лет, социальные взаимодействия и борьбу, которые разворачиваются вокруг понятий «средний класс», «демократия», «российская наука», «русская нация». Читатель также получает возможность ознакомиться с революционным научным подходом к изучению советского периода, воссоздающим неочевидные обстоятельства социальной и политической истории понятий «научно-технический прогресс», «всесторонне развитая личность», «социалистический гуманизм», «социальная проблема». Редкое в российских исследованиях внимание уделено роли академической экспертизы в придании смысла политическому режиму.Исследование охватывает время от эпохи общественного подъема последней трети XIX в. до митингов протеста, начавшихся в 2011 г. Раскрытие сходств и различий в российской и европейской (прежде всего французской) социальной истории придает исследованию особую иллюстративность и глубину. Книгу отличают теоретическая новизна, нетривиальные исследовательские приемы, ясность изложения и блестящая систематизация автором обширного фактического материала. Она встретит несомненный интерес у социологов и историков России и СССР, социальных лингвистов, философов, студентов и аспирантов, изучающих российское общество, а также у широкого круга образованных и критически мыслящих читателей.

Александр Тахирович Бикбов

Обществознание, социология
Антипсихиатрия. Социальная теория и социальная практика
Антипсихиатрия. Социальная теория и социальная практика

Антипсихиатрия – детище бунтарской эпохи 1960-х годов. Сформировавшись на пересечении психиатрии и философии, психологии и психоанализа, критической социальной теории и теории культуры, это движение выступало против принуждения и порабощения человека обществом, против тотальной власти и общественных институтов, боролось за подлинное существование и освобождение. Антипсихиатры выдвигали радикальные лозунги – «Душевная болезнь – миф», «Безумец – подлинный революционер» – и развивали революционную деятельность. Под девизом «Свобода исцеляет!» они разрушали стены психиатрических больниц, организовывали терапевтические коммуны и антиуниверситеты.Что представляла собой эта радикальная волна, какие проблемы она поставила и какие итоги имела – на все эти вопросы и пытается ответить настоящая книга. Она для тех, кто интересуется историей психиатрии и историей культуры, социально-критическими течениями и контркультурными проектами, для специалистов в области биоэтики, истории, методологии, эпистемологии науки, социологии девиаций и философской антропологии.

Ольга А. Власова , Ольга Александровна Власова

Медицина / Обществознание, социология / Психотерапия и консультирование / Образование и наука

Похожие книги

Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке
Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке

Книга А. Н. Медушевского – первое системное осмысление коммунистического эксперимента в России с позиций его конституционно-правовых оснований – их возникновения в ходе революции 1917 г. и роспуска Учредительного собрания, стадий развития и упадка с крушением СССР. В центре внимания – логика советской политической системы – взаимосвязь ее правовых оснований, политических институтов, террора, форм массовой мобилизации. Опираясь на архивы всех советских конституционных комиссий, программные документы и анализ идеологических дискуссий, автор раскрывает природу номинального конституционализма, институциональные основы однопартийного режима, механизмы господства и принятия решений советской элитой. Автору удается радикально переосмыслить образ революции к ее столетнему юбилею, раскрыть преемственность российской политической системы дореволюционного, советского и постсоветского периодов и реконструировать эволюцию легитимирующей формулы власти.

Андрей Николаевич Медушевский

Обществознание, социология
Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше
Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше

Сталкиваясь с бесконечным потоком новостей о войнах, преступности и терроризме, нетрудно поверить, что мы живем в самый страшный период в истории человечества.Но Стивен Пинкер показывает в своей удивительной и захватывающей книге, что на самом деле все обстоит ровно наоборот: на протяжении тысячелетий насилие сокращается, и мы, по всей вероятности, живем в самое мирное время за всю историю существования нашего вида.В прошлом войны, рабство, детоубийство, жестокое обращение с детьми, убийства, погромы, калечащие наказания, кровопролитные столкновения и проявления геноцида были обычным делом. Но в нашей с вами действительности Пинкер показывает (в том числе с помощью сотни с лишним графиков и карт), что все эти виды насилия значительно сократились и повсеместно все больше осуждаются обществом. Как это произошло?В этой революционной работе Пинкер исследует глубины человеческой природы и, сочетая историю с психологией, рисует удивительную картину мира, который все чаще отказывается от насилия. Автор помогает понять наши запутанные мотивы — внутренних демонов, которые склоняют нас к насилию, и добрых ангелов, указывающих противоположный путь, — а также проследить, как изменение условий жизни помогло нашим добрым ангелам взять верх.Развенчивая фаталистические мифы о том, что насилие — неотъемлемое свойство человеческой цивилизации, а время, в которое мы живем, проклято, эта смелая и задевающая за живое книга несомненно вызовет горячие споры и в кабинетах политиков и ученых, и в домах обычных читателей, поскольку она ставит под сомнение и изменяет наши взгляды на общество.

Стивен Пинкер

Обществознание, социология / Зарубежная публицистика / Документальное