Философия одиночества

Вслед за св. Бернаром, Мертон учит, что так и нужно восходить к созерцанию: через сострадание – к истине в других, а от неё – к истине в Боге. Сострадание готовит нас к преображающему единству. Прежде мистического единения с Богом мы должны нравственно соединиться с ближним. Это подтверждает и апостол Иоанн: «Кто говорит: „я люблю Бога", а брата своего ненавидит, тот лжец: ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит?» (1 Ин. 4:20). Одно ведёт к другому: любовь к ближнему очищает душу, готовя её к мистическому единству.

Темы для своих бесед Мертон подбирал самые разные. Время от времени он рассказывал нам о поэзии, литературе и даже ставил нам пластинки с классической музыкой. Он не хотел, чтобы мы развивались однобоко. Во время бесед его можно было прервать и о чём-то спросить. Когда мы увлечённо спорили, он радовался, но бывал строг с теми, кто хотел показаться умнее других. Говорил он очень живо и много шутил. Если хотите узнать настоящего Мертона, послушайте записи его бесед. Когда кто-то из монахов умирал, он посвящал ему всю беседу. Недостатки и странности усопшего он умел подать так, что тот становился всем ближе и понятней, и мы ещё раз убеждались, как много было в Мертоне сострадания и как хорошо он понимал своих собратьев.

Мертон учил нас не только словом, но и примером. Он очень любил молитву и одиночество, ради которых думал даже оставить свой орден и стать картузианцем. Несколько лет он разрывался между желанием уйти и необходимостью остаться. Он стал лучше понимать боримых помыслами молодых монахов и научился извлекать выгоду из того, что имел в Гефсимании. В 1952 г. аббат отдал ему сарай, расположенный в лесу за монастырём. Свое временное пристанище Мертон назвал скитом св. Анны. Он уединялся там на часть дня, чтобы молиться, читать и писать. Позже, когда молодым монахам позволили после ужина выходить за ограду, он брал с собой в лес всех желающих (таковых, правда, было немного). Однажды я спросил его, не посягаем ли мы на его одиночество. «Нет», – не задумываясь ответил Мертон. Он действительно радовался, видя, что одиночество (хоть и краткое) идёт нам на пользу.

По праздникам, когда нет общих работ, он брал грузовик и увозил нас на дальние холмы. Там, в большом лесу, сажая молодые деревья, мы снова могли быть одни.

Одиночество Мертон любил не потому, что боялся раздоров в общине. Будучи человеком ранимым, он остро переживал разногласия с братьями, но это не помешало ему написать в 1953 г.:

Разногласия с ближними потому так важны, что они учат нас жертвовать собой и улаживать всё без гнева. Выясняя отношения с другими, нужно вернуться к себе; нужно разглядеть в себе грехи, немощи и страсти, которые лишь на время засыпают в «покое» одиночества... Я на себе испытал, как полезны «разногласия» в монашеской жизни, и понял, что их нужно принимать, а не бояться. Мы должны учиться на своих и чужих ошибках, а чтобы дорасти до одиночества, нужно осознать, что никакие ошибки, грехи, немощи не могут отлучить нас от любви Христовой и что любовь смывает все обиды и излечивает от всех недугов

.

Труднее всего Мертону было ладить с аббатом, Дом Иаковом Фоксом. Два сложных и одарённых человека часто не находили общего языка. Как писал биограф, отношение Мертона к аббату «было глубоко противоречивым. Непокорный от природы, прирождённый критик, преобразователь, Мертон тем не менее всегда искал мира... Это был бунтарь, достигший высот послушания... Дом Иаков никак не походил на деспота, а Мертон – на жертву. Каждый из них был на своём месте, и монах никогда открыто не противоречил аббату. Дом Иаков, в свою очередь, избегал громких ссор, отвращая гнев улыбкой, а вражду и соперничество – благостным великодушием. Правда, эта благостность иногда доводила Мертона до отчаяния... Дом Иаков мягко стелил, но спать было жёстко».

Мертону было сложно с аббатом не просто потому, что тот имел «власть». Несомненно, послушание давалось ему нелегко, как и многим его собратьям. Но главное, Мертон видел, что власть аббата посягает на его внутреннее одиночество. Он писал: