Финансист

Aileen went there occasionally for gingham house-dresses, underwear, pretty dressing-gowns, and alterations on some of her more important clothing which was made by a very superior modiste in Chestnut Street.	Эйлин время от времени поручала ей шитье простых домашних платьев, белья, капотов и пеньюаров, а также переделку старых своих туалетов, сшитых у первоклассной портнихи на Честнат-стрит.
She visited the house largely because she had gone to school with Mamie at St. Agatha's, when the outlook of the Calligan family was much more promising.	Эйлин бывала у Келлигенов потому, что когда-то, в лучшие дни этой семьи, вместе с Мэйми посещала школу при монастыре св. Агаты.
Mamie was earning forty dollars a month as the teacher of a sixth-grade room in one of the nearby public schools, and Mrs. Calligan averaged on the whole about two dollars a day-sometimes not so much.	Теперь Мэйми зарабатывала сорок долларов в месяц преподаванием в шестом классе одной из ближайших школ, а миссис Келлиген - в среднем около двух долларов в день, да и то не всегда.
The house they occupied was their own, free and clear, and the furniture which it contained suggested the size of their joint income, which was somewhere near eighty dollars a month.	Занимаемый ими домик был их собственностью. Он не был заложен, но обстановка его красноречиво свидетельствовала о том, что доход обеих обитательниц не превышает восьмидесяти долларов в месяц.
Mamie Calligan was not good-looking, not nearly as good-looking as her mother had been before her.	Мэйми Келлиген красотой не блистала и выглядела много хуже, чем некогда ее мать.
Mrs. Calligan was still plump, bright, and cheerful at fifty, with a fund of good humor.	Миссис Келлиген даже в свои пятьдесят лет была еще очень свежа, весела, жизнерадостна и обладала большим запасом добродушного юмора.
Mamie was somewhat duller mentally and emotionally.	Умом и темпераментом Мэйми тоже уступала матери.
She was serious-minded-made so, perhaps, as much by circumstances as by anything else, for she was not at all vivid, and had little sex magnetism.	Она всегда была тихой и серьезной, что, может быть, отчасти объяснялось обстоятельствами ее жизни. Впрочем, она и от природы не отличалась ни живостью, ни женской привлекательностью.
Yet she was kindly, honest, earnest, a good Catholic, and possessed of that strangely excessive ingrowing virtue which shuts so many people off from the world-a sense of duty.	При всем том она была хорошей, честной девушкой и доброй католичкой, наделенной той своеобразной и роковой добродетелью, которая стольких людей приводила к разладу с внешним миром, то есть чувством долга.
To Mamie Calligan duty (a routine conformity to such theories and precepts as she had heard and worked by since her childhood) was the all-important thing, her principal source of comfort and relief; her props in a queer and uncertain world being her duty to her Church; her duty to her school; her duty to her mother; her duty to her friends, etc.	Для Мэйми Келлиген долг (вернее, соблюдение тех поучений и правил, которых она наслышалась и придерживалась с детства) неизменно стоял на первом месте и служил источником радости и утешения. Главными точками опоры для Мэйми среди странной и малопонятной жизни были: ее долг перед церковью; долг перед школой; долг перед матерью; долг перед друзьями и так далее.
Her mother often wished for Mamie's sake that she was less dutiful and more charming physically, so that the men would like her.	Миссис Келлиген, заботясь о Мэйми, нередко желала, чтобы у той было меньше чувства долга и больше женских прелестей, очаровывающих мужчин.
In spite of the fact that her mother was a dressmaker, Mamie's clothes never looked smart or attractive-she would have felt out of keeping with herself if they had.	Несмотря на то что ее мать была портнихой, Мэйми никогда не одевалась к лицу, а случись это, чувствовала бы себя не в своей тарелке.