Формула моей любви

Сели за стол, Люся появилась откуда-то сбоку как-то незаметно и неслышно, как материализовавшаяся тень, принесла кипяток в большом фарфоровом чайнике, теплые еще плюшки прямо из духовки. Пока разливали чай, и Клава, обнаружившая, что всерьез проголодалась, налегала на десерты с плюшками, а хозяйка потягивала величественно из чашки свой напиток и закусывала крыжовенным вареньем, ни о чем не говорили. Но когда Люся, осмотрев стол и, видимо, получив какой-то знак от хозяйки, решила, что тут и без нее справятся, и так же беззвучно удалилась, Эльвира Станиславовна потребовала ответа:

– Так что она от вас хотела?

И Клавдия замерла на пару секунд, не донеся чашку до губ, посидела так, потом осторожно поставила чашку на блюдце и посмотрела на Карелину долгим задумчивым взглядом.

А та «держала» этот взгляд с величественным достоинством, и обе они понимали, что именно в данный момент решает Клавдия…

После того их последнего неожиданно откровенного разговора отношение Клавдии к этой невозможной старухе изменилось, укрепив ее в желании работать с ней. И даже не так – в их отношении друг к другу изменилось многое, они стали не то чтобы друзьями, но крепко зауважали друг друга.

И Клавдия, размышляя о том, что можно ей рассказать, и можно ли вообще рассказывать, и нужно ли, вдруг отчетливо поняла, что доверяет этой пожилой умнейшей женщине.

И рассказала все, как есть, всю интригу, в которую невольно, по чьему-то злому ли умыслу или эгоистическому расчету попала, как муха в паутину.

Эльвира Станиславовна сосредоточенно слушала, задала несколько вопросов по ходу рассказа девушки и долго, задумчиво молчала, когда Клавдия закончила свое повествование.

– Знаете, Клава, – задумчиво заговорила она, – есть такая уникальная порода женщин, которые рождаются королевами, даже если они родились на помойке. Это женщины с особой жизненной судьбой, с особой статью и силой и особо одаренные. С неким притягательным душевным огнем. И чем трагичней судьба этих женщин, чем больше испытаний и потерь они проходят, тем великолепней, величественней и изысканней они становятся, как бриллиант, который ограняет великий мастер-ювелир, придавая ему утонченную неповторимость. Ваша Анжели Карно относится именно к такой редчайшей породе женщин. Она великолепна, изысканна, как произведение искусства, и смертельно опасна.

– Мне показалось или вы на самом деле ею восхищаетесь? – подивилась Клава.

– Я уважаю и ценю сильные личности.

– Даже если они злодеи?

– Не имеет значения, добрый-злой, – недовольно отмахнулась Карелина. – Мощная личность неизменно завораживает, притягивает и вызывает невольное уважение.

– Гитлер, например, – вступила в интереснейшую дискуссию Клавдия.

– Детка, что Гитлер, что Сталин сумели заворожить и подчинить себе десятки миллионов людей своей харизмой и силой. Это ли не показатель их исключительной притягательности, хотя их обоих вряд ли можно назвать носителями добра. Их можно ненавидеть, обличать и бороться с памятью о них, но не уважать и отрицать мощнейшую силу их личностей невозможно.

– А женщины такого уровня?

– Женщины-политики – это не интересно, – пренебрежительно махнула рукой Эльвира Станиславовна. – Теряется главное – женская суть, манкость. Если говорить о женщинах и политике, то миром частенько правили фаворитки, а не жены, и фавориты при сильных бабах, дающих слабину в своей женской ипостаси, которые запускали расчетливых мужиков в свою постель. Но и все они не дотягивают до уровня тех женщин, о которых я говорю. Такие всегда свободны, как в своей жизни, так и в своей смерти и выборе ее. И не служат никому. Редкая порода. Единичные экземпляры. – И вдруг посмотрела на Клавдию острым, мудрым, каким-то глубоко задумчивым взглядом. – Если вы найдете эти документы или они к вам попадут каким-то образом, отдайте их ей. Сразу, не раздумывая.

– Потому что она опасна? – осторожно спросила Клава.

– Потому что она величественна. И это ее игра и ее жизнь, а вы случайно в нее попали и не имеете к ней никакого отношения. – Эльвира Станиславовна перевела дыхание, задумалась о чем-то и призналась: – Я много чего насовершала в жизни, и, как у каждого человека, не все эти свершения были морально безупречными, а порой и… И если бы каким-то образом вдруг всплыли задокументированные факты моей биографии, которые я не желаю обнародовать и накрепко храню, как свой секрет, я бы за них поборолась, – подумала и произнесла с нажимом: – Отчаянно поборолась, не стесняясь в средствах и способах и не заботясь о морали. Мои грехи, только мои грехи, и принадлежат только мне, и это единственное, что я возьму с собой в могилу, оставив добродетель потомкам, пусть вон мемуарчики почитывают, – кивнула она головой на портфель Клавдии.

С Эльвирой Станиславовной они сегодня засиделись за работой – то ли Карелину настолько вдохновил их разговор о француженке, то ли она заранее настраивалась на долгую работу, но факт остается фактом – засиделись.