Поэт мечтает о том, чтобы ему платили за его талант. Двор Рене Анжуйского блестящ, и герцог-король, поэт, художник и музыкант — столь же просвещенный меценат, сколь и великодушный человек. Что ж из того, что герцог Анжуйский, граф Провансальский, король Иерусалимский и Сицилийский, король Рене потерял свое итальянское королевство и никогда не видел своего гипотетического восточного королевства; он все равно самый великий из французских принцев после герцога Бургундского. В Анжере, как в Тарасконе, при его дворе собраны прекрасные умы, занятые проблемой, как приятно убить время. Сам король Рене — средний поэт, талантливый художник, в общем разбирающийся в искусствах меценат. Если Анри Куро порекомендует Вийона своему хозяину королю Сицилийскому, это не вызовет удивления. А для поэта путешествие в Анжер может сослужить добрую службу: он заработает себе на жизнь.
Причины провала нам неизвестны. Очевидно, что меценат ничего не сделал для поэта, приехавшего из Парижа. Вийон вновь уезжает в поисках удачи, но ведь он не столько шалопай, сколько поэт, а потому бродит по дорогам, ведя тяжкую жизнь, не имея ни ремесла, ни покровителей. Грабитель без призвания, он входит в мир профессиональных бандитов, когда банда стала уже рассеиваться. Он будет воспевать бандитов, но чего от висельников ожидать? Друг прокурор приоткрыл ему двери двора. И двор он покинул таким же бедняком, если только, конечно, входил туда.
Маршрут этих его пяти лет нам известен. Вийон покидает Париж в первые дни 1457 года и возвращается обратно в последние недели 1461-го. Между этими двумя датами он появляется то здесь, то там. Он исходил вдоль и поперек долину Луары, эту Францию принцев, откуда продолжительные войны и парижские потрясения вымели на какое-то время некоторую часть аристократии. От герцога Бретонского Вийон попадает к герцогу Бурбонскому, минуя герцога Анжуйского и герцога Орлеанского; Франция 1430 года была поделена на множество герцогств: поэт прошел и через ряд высоких судов, довольно равнодушных к тому, что скажет прево Парижа. Нетрудно понять, чего мог там добиться беглый бродяга. Франция 1460 года — не Франция 1430-го, но правосудие не меняется, как и нравы принцев. Тот факт, что часть знати еще не совсем восстановленной столицы проживает в долине Луары, оправдывает утрату интереса к Парижу. Мода следует необходимости: нет больше нужды устраиваться в Париже.
Дошел ли Вийон до Бретани? По крайней мере, он похваляется своей удачей в Сен-Женеру близ Сен-Жюльен-де-Вувант, поэтому можно предполагать, что названия этих деревень употребляются им не только для рифмы. Может быть, поэт устроил наконец свою жизнь в качестве разносчика? В «Завещании» он скажет «бедный разносчик из Рена» — известно, что множество воров принимают обличье бродячих торговцев, чтобы наметить себе жертву и подготовить свой «выход», а затем — чтобы сохранить краденое и скрыть его перепродажу.
Очень похоже, что Вийон дважды посещал двор герцога Орлеанского в Блуа и нашел там гостеприимство, аудиторию и, кажется, даже пансион. Но вот в Бурбоннэ он как будто бы не попал, и при муленском дворе не обрел того, чего так недоставало в Анжере и что чуть не далось ему в Блуа: безопасности.
Он путешествовал. Он видел Сансерр и приметил в деревне, соседствующей с Сен-Сатюром, любопытный памятник; это, скорее всего, были римские руины, а фантазия местного люда сделала из них великолепную могилу легендарного гиганта Футеора.
Где окончилось путешествие: на берегах Роны или в центре Дофинэ? В последнем прощальном слове «Завещания» Вийон говорит о своей жизни как о блуждании по пыльной дороге. Его судьба была лишь скитанием изгнанного отовсюду оборванца-поэта, оставляющего на всех кустах «отсюда до Руссильона» клочья своей незамысловатой одежонки.
По правде говоря, мы ничего не знаем об этих скитаниях поэта и у нас нет ни одного точного свидетельства о его пребывании где бы то ни было, если только не считать Блуа и тюрьму Мён. Сен-Женеру, Сен-Жюльен-де-Вувант, Рен, Руссильон постоянно у него на языке, но поэт извлекает эти названия из своей памяти, возможно, не благодаря бродяжничеству, а в связи с рассказами своих собратьев. Они его поразили. Почему? Необычный взгляд на вещи всякий раз заставляет его утверждать то одно, то другое, историку же остается теряться в догадках.