Мы были бы не правы, толкуя все буквально. Но рискнем и попробуем понять, на какие два обстоятельства намекает поэт в нескольких стихах. Первое — это когда он отказывается посвящать нас в свою жизнь. Его душа в другом месте, она с «великими мастерами», с которых Господь еще спросит, ведь у них на столах добрые пироги, яйца всмятку и огромные рыбы.
И вот возникает образ подручного. Он носит кирпичи и черепицу на верх лесов. А когда мастера-каменщика обуревает жажда, он идет за свежим вином и подает наверх бурдюк или кувшин.
Вийон и сам зарабатывает себе на жизнь, подымаясь со ступеньки на ступеньку и поднося то вино, то балки, то черепицу. В начале одной поэмы, современной «Завещанию», он говорит, что, когда лицом к лицу встречается с Фортуной, та плохо обходится с ним, как с худшим из худших рабочих карьера.
Но худший и лучший становятся равными на лестнице, по которой движется человечество, а саморазоблачением занялся писец, мирно сидящий за своим столом, в то время как лучшие убиваются на работе в гипсовой яме… Однако утверждать это было бы большой смелостью. Два образа свидетельствуют о том, что «бедный Вийон» — действительно «бедный» в жизни, а не в поэтическом вымысле. Тут каменщик, там — чернорабочий, тут роют, там носят груз на спине — вот действительность, с которой столкнулся поэт за пять лет бродяжничества. Примерно известно, что можно получить за такой труд: совсем немного денег и сколько угодно ломоты во всем теле.
НЕТ БОЛЬШЕГО СЧАСТЬЯ,
ЧЕМ ЖИТЬ В СВОЕ УДОВОЛЬСТВИЕ…
Он ходил от двора ко двору. Это, пожалуй, самое достоверное из того, что мы о нем знаем: он не столько искал случая украсть что-нибудь, сколько случая быть по достоинству оцененным. Неизвестный в Париже, Вийон ожидал лучшей участи на Луаре. Он не стал настоящим вором и хотел быть принятым при дворе поэтом. Но и тут его постигла неудача.
Тем временем король Рене, которого знают в Париже, имеет все, чтобы привлечь к себе поэта. Он сам и стихоплет, и художник, и меценат как из любви к искусству, так и из желания сделать свой двор роскошным, — последний из рода неапольских анжевенцев, он намерен окружить себя пышностью, победить одолевающую его скуку, ибо в политике он инертен и терпит поражение за поражением. Он друг артистических натур. Люди блестящего ума — желанные гости как в Анжере, так и в Тарасконе, — ведь король Сицилии ищет таланты.
Когда в начале 1457 года Вийон покинул Париж, король Рене проживал в Анжере. Он прибыл туда в августе 1454 года, а в апреле 1457-го уехал в Прованс. И мэтра Франсуа не было среди тех, кто сопровождал его в поездке.
Для парижанина все складывалось не слишком хорошо. В те времена правители открывали для себя буколизм не только у Вергилия, тогда — за три века до Марии-Антуанетты — принцы предавались играм в пастухов и пастушек, ибо до этого слишком долго они забавлялись войной. Бургундский летописец Жорж Шателен, отменный льстец, сочинил такую идиллическую картину:
Мораль в ту пору была такова: что естественно, то и хорошо. Восторженный летописец царствования Карла VII Марциал д’Овернский восклицал:
Рене Анжуйский не отстает от других. Он покинул темные своды крепостей и суровые куртины готовых к осаде укрепленных городов. Он предпочитает теперь удобные и приятные помещения, ажурные фасады, широкие окна, выходящие на цветущие сады. Бойницы превращаются в окна. Балюстрада отныне — не зубчатая стена с бойницами, а легкая терраса. С появлением пороха и артиллерии рвы уже не служат надежной защитой, теперь они становятся зеркальными прудами.