Знатные жители Москвы никогда не поддерживали царствующую фамилию; один из предков Гагариных был подвешен в 50 локтях от земли по приказу Петра I, и сняли его оттуда лишь после того, как он испустил дух (см. в конце «Истории России», сочиненной графом де Сегюром); в пору коронации юный Гагарин не пошел играть с наследником, хотя приглашение ему было сделано; ныне князь, его отец, не слишком известен и ведет жизнь уединенную, но сын его, получивший прекрасное воспитание, впоследствии вполне может выдвинуться, тем более что гувернером у него молодой человек с сильной волей и хорошей репутацией; поэтому властям очень важно знать, что происходит в доме у Гагариных: ведь они, пусть даже от политики далеки, могут повлиять своими убеждениями на молодого наследника; потому-то м-ль Фелисите получила задание разведать, что и как, расставила силки и поймала гувернера в ту же ловушку, в какую попался наш праотец Адам, и если впоследствии молодой князь прославится и кто-то напишет его историю, хорошенькую роль сыграет в ней его гувернер, особенно если будет болтлив и нескромен, как его отец. Все, что ты мне пишешь о танцовщице, подтверждает вышесказанное; она любезна, прелестна, добра, горда, бескорыстна и проч.: еще бы, ведь ее услуги наверняка дорого оплачиваются. Она может себе позволить принимать тебя бесплатно. Будь я на твоем месте или, по крайней мере, будь я в Москве, я бы во всем разобралась, но ты? Ослепленный безумной страстью, ты увидишь только то, что захочет тебе показать она, – а ведь все печатные мемуары о событиях прошлого доказывают, что женщин такого рода часто используют для разведывания многих вещей. Бонапарт воспитывал таких дам нарочно. Если у тебя, друг мой, осталась хоть капля разума, признай, что я рассуждаю разумно. Я прошу тебя лишь об одном: стань мужчиной, вспомни, что дела – вещь серьезная, а развлечения – нет. Если ты не можешь без них обойтись, не можешь не превращать в дело государственной важности любовь, тем более любовь актрисы, которая по прихоти или по необходимости продается или отдается первому встречному, – Боже! неужели тебе суждено прожить жизнь бесчестную! Эта мысль меня убивает. Подумай хорошенько, любезный друг, о том, что в конце концов все тайное становится явным. Сейчас еще не поздно: тебя пожалеют как жертву обмана, но пройдет немного времени и тебя станут презирать… у тебя не останется никого, кроме матери: она-то не покинет тебя никогда… Но какую старость ты себе готовишь! Вообще все, что ты мне пишешь о Фелисите, все решительно, утверждает меня в моих предположениях, несмотря на тот успех, который она имеет среди твоих москвичей, которые, между нами говоря, отличаются прескверным вкусом. Они насмехаются, пишешь ты, над нашим климатом, над нашими потрескавшимися камнями и деревьями… да разве эти новички в делах науки не знают, что растения, как и люди, зависят от погоды? Право, господин де Сегюр совершенно прав; московиты очень тщеславны, раз вот так потешаются над другими. Я очень довольна тем, что им в историческом смысле отплатили той же монетой. Это одно из тех мест в книге, которое доставило мне самое большое удовольствие.
