Клыкастые тролли отчаянно взвыли. С перекошенными от злости лицами они ринулись на нас. В руках у них вдруг появились крохотные кинжалы из тёмного шоколада.
– Бежим! – крикнула я и бросилась наутёк, потянув за собой Морица. Он тяжёлым мешком повис у меня на руке. Мне пришлось его волочь. Спотыкаясь о мягкий, как облако, ковёр, я спешила к двери. Золотые стрелки отделились от сапфирово-синей стены и налетели на нас, будто снежный вихрь. Словно какая-то злая сила хотела помешать нам добраться до двери. Но я упорно шла вперёд. Клыкастые тролли всё-таки догнали нас и стали колоть своими шоколадными клинками мои ноги. Казалось, я бегу сквозь чертополох.
Сделав последний рывок, я подбежала к двери, и та вдруг открылась словно сама собой. Я перетащила Морица через порог, и дверь с громким хлопком закрылась за нами.
Я вздохнула с облегчением. Бедокурия нас выплюнула.
Это был не сон
В комнате всё было по-прежнему. Чёрная дверь в Бедокурию исчезла.
Я лежала в своей постели и смотрела на белую дверь нашей комнаты. На ней висели наши расписания уроков. Над дверной ручкой была наклеена этикетка от папиного радиоприёмника, а рядом – белый голубь мира на синем фоне, это мне Зое Зоденкамп подарила. На ручке висела сетка с баскетбольным мячом Морица. Часы показывали четыре часа тридцать две минуты.
В первых солнечных лучах, проникавших сквозь щель между шторами, танцевали у меня перед глазами пылинки. Я прислушалась к дыханию Морица. Он крепко спал и слегка посапывал во сне. Я перевела взгляд на его уши: круглые и маленькие, совершенно нормальные.
«Неужели это всё только сон? – подумала я и покачала головой. – Клыкастые тролли, говорившие стихами! Какая чушь! Дверь в Бедокурию прямо в нашей комнате! Невероятно!»
Но ноги у меня болели. Я села, осторожно провела рукой по коже и нащупала свежие следы крохотных уколов. На пальце осталась кровь.
Я вскочила и разбудила брата.
– Мориц, посмотри! Мориц! Полюбуйся, что клыкастые тролли сделали своими шоколадными кинжалами!
Мориц поглядел на меня, словно сквозь туман. Он всё ещё был в Стране снов и, похоже, не понимал, о чём я говорю. Да и что он должен был понять? В конце концов, это был мой сон, моё приключение, моя Бедокурия. Но я ошиблась. Мориц вдруг поморщился. Казалось, он вот-вот заплачет. Он показал мне свои ноги. Они тоже были все в царапинах, словно кто-то исколол их булавками.
– И мне досталось от троллей, – прошептал он. – Жутко больно.
– Так, значит, и тебе приснились клыкастые тролли?
– Это был не сон. Посмотри на наши ноги. И они говорили стихами. А их предводитель брызгал слюной, когда говорил. Я хотел попробовать их шоколад, но ты вытащила его у меня изо рта. Тогда они обиделись и выхватили шоколадные кинжалы. Больше я ничего не помню, – вздохнул Мориц. – Это было невероятно! Бесконечный тёмно-синий коридор, зелёный ковёр, мягкий, словно облако. А ещё там были белые двери и золотые стрелки, которые двигались по стене, словно красные буквы на табло в витрине обувного магазина Полинга.
Всё, что он описал, точь-в-точь совпадало с тем, что видела я.
– А ты помнишь голос из приёмника? – спросил Мориц. – Он был похож на голос фрау Волькенштайн.
Я кивнула.
– Может, мы ещё его услышим?
Неплохая идея. Я подошла к своей кровати, чтобы взять радиоприёмник, и подняла подушку. Но под ней оказалось пусто. Я сбросила одеяло на пол. Приёмника на постели не было. Я отодвинула кровать. Может, он завалился в щель между стеной и матрасом? Нет. Радиоприёмник исчез. Я почувствовала, что меня охватывает паника. Мы с Морицем плюхнулись на пол и принялись вертеть головами во все стороны. Никаких следов.
У меня навернулись слёзы. Мориц взял меня за руку.
– Мы его потеряли, – прошептал он. – Наш приёмник остался в Бедокурии.
Радиоприёмник
В коридоре послышались шаркающие шаги фрау Волькенштайн. Мы вскочили. Короткий стук в дверь, и вот она уже стоит в нашей комнате. На этот раз на ней была яично-жёлтая вязаная кофта – такая пушистая, словно из пуха цыплят, которых Себастиан Шнемилх держит в ящике под лампой у себя на кухне.
– Доброе утро, дети.
– Доброе утро, фрау Волькенштайн, – хором отозвались мы с Морицем.
Фрау Волькенштайн с шумом подняла шторы.
В комнату ворвалось солнце.
В его сверкающих лучах я не могла разглядеть, какого цвета на этот раз у неё глаза.
– Поторопитесь, – сказала фрау Волькенштайн. – Какао скоро остынет.
Она вышла и совершенно бесшумно закрыла за собой дверь.
У меня возникло дурное предчувствие: похоже, этот день не сулит нам ничего хорошего, сколько бы чашек шоколада ни ждало нас на кухне. Радиоприёмник пропал, а с ним и единственный способ связаться с папой.
– Камень или перо? – спросил Мориц.
– Камень, – ответила я.
Мориц кивнул.
Раньше папа каждое утро играл с нами в «камень-или-перо». Пока мама пила на ходу кофе, чтобы поскорее бежать в больницу, мы с папой усаживались за кухонный стол и не спеша завтракали. От папы пахло ночным дежурством, кофе, сахаром и табаком.
– Ну, везунчики, что вам предстоит сегодня?
Состроив рожу, он взмахивал рукой и доставал у меня из-за уха перо.