Фридрих Великий

Князь де Линь, выдающийся солдат и хорошо образованный и начитанный человек, находился в свите Иосифа, и у него немедленно установились прекрасные отношения с Фридрихом. Он был именно из тех людей, которых Фридрих особенно отличал, — солдатом, хорошо разбирающимся в европейской истории и литературе, остроумным, забавным. Линь заставлял Фридриха смеяться, прекрасно рассказывая исторические анекдоты. Он мог — и часто это делал — цитировать из Вольтера, и король отвечал тем же — самый благодарный способ сблизить умы. Линь отмечал, что Фридрих, восклицая «Моп Dieu»[307], с удовольствием хлопал в ладоши и всегда был смышленым, осведомленным и остроумным, разговор с ним облагораживал любую тему. Он был очаровательным собеседником, добрым и очень мягким человеком.

Со своей стороны, Фридрих остался очень доволен знакомством с Линем.

«Это было ваше имя, ваше письмо к Руссо, напечатанное в газетах?» Руссо написал Фридриху довольно дерзкое письмо, в котором бранил короля за то, что тот не стремится к миру.

«Сир, я не настолько известен, чтобы мое имя упоминалось!»

Фридрих скептически отнесся к такой скромности. Он всегда был добр по отношению к Руссо, восхищался гением, сильным умом мыслителя и в то же время не испытывал симпатии к его философии. «Бедного несчастливца следует оставить в покое, — писал он милорду Маришалю в 1762 году. — Его единственное прегрешение в том, что у него имеется особое мнение!» Они говорили о том, кем каждый больше всего хочет быть в этой жизни. Все зависит от возраста, сказал Линь. До тридцати лет, вероятно, красивой женщиной. И конечно, до шестидесяти лет — удачливым и умелым военачальником. После этого, до восьмидесяти лет, кардиналом! Фридрих оцепил это. Они обсудили австрийских генералов. Король, как и в разговоре с Иосифом в Нейссе, восхвалял Лаудона, Ласи. Даун, сказал он, казалось, побаивался его, словно у Фридриха, как у Юпитера, всегда в руке могла оказаться молния. И именно «ваш старый маршал Траун» научил Фридриха, как он выразился, «всему тому немногому, что я знаю. Какой человек!»

Фридрих интересовался, не стали ли французы лучше как солдаты, и Линь поведал ему, что дисциплина у французов хуже, чем когда-либо, они не те, что были во времена Тюренна. Фридрих кивнул — это соответствовало его собственному впечатлению, которое французы оставляли в то время в военном отношении, — плохая административная система, посредственные командные кадры. «И тем не менее они все еще побеждают под Вандомом».

«Да, но они подобны людям, желающим петь, не зная музыки».

«А мне правятся непоставленные, естественные голоса, — заметил Фридрих, — в них врожденный талант, смелость, легкость манеры… невозможно не любить их».

«Им необходимо, чтобы их поддерживали немцы или швейцарцы, сир», — сказал Линь.

Линь никогда не упускал возможности затронуть политическую тему. Он нашел во Фридрихе, вспоминал князь много позже, человека, обладавшего волшебным даром вести беседы, такими сильными, живыми и блестящими чертами характера, каких прежде не встречал; и лишь набравшись смелости сказал: «Если бы вы и император объединились, сир, всей Европе пришлось бы быть более осмотрительной!» Однако эту тему Фридрих оставил до встречи с Кауницем.

Обсуждать кампании с прежними противниками всегда интересно, и австрийские полководцы получали от этого не меньшее удовольствие, чем Фридрих. Они обратили внимание на его заявление об осторожности: «Я не столь уж храбр, как вы думаете!» Им доставляло радость наблюдать за тем, с какой легкостью король переходит на другие темы — искусство, литературу, религию, философию — даже садоводство: «Я пользуюсь «Георгиками» Вергилия в качестве руководства по садоводству!» Линь заметил, Вергилий был великим поэтом, но плохим садовником, и Фридрих признался, что садовник в Сан-Суси сказал ему: «Ты глупец, и книга твоя глупая!» Конечно же все дело было в климате, и он его всегда подводил: «И кто бы мог поверить, что Бог или солнце мне в чем-то откажут?» Австрийцы вспоминали, как Фридрих рассказал какую-то нелепицу, чтобы перевести все в шутку, и заставил их посмеяться; отмечали к тому же его очаровательный голос — низкий, мягкий, ясный, — а также широту поднимавшихся им в разговоре тем.

Первая встреча Фридриха с Кауницем состоялась 4 сентября 1770 года. Как и ожидалось, знаменитый австриец был человеком в высшей степени разумным, умевшим все трезво оценивать. При этом, как говорилось в депеше Роду, очень самоуверенным — «этакий политический оракул, тогда как все остальные школяры, которых ему нужно поучать». Фридрих понял, что для Кауница он является простым солдатом, которого требуется инструктировать. Здесь, видимо, соединились манеры Кауница и способность Фридриха быстро схватывать суть, поскольку едва ли король показал себя прямолинейным воякой.