Здѣсь было уже полно всякаго народа. Была полночь, я присѣлъ на стулѣ. Смѣнялись караулы, a съ ними явился жандармъ-мадьяръ, конвоировавшій меня въ Болеховъ. Жандармъ поздоровался со мной и угостилъ сигарой и виномъ. Въ шесть часовъ принесли кофе, отъ котораго я отказался, въ виду его сомнительнаго достоинства. Завтракалъ вмѣстѣ съ болеховскимъ жителемъ г. Ормизовскимъ, который подѣлился со мною полученною изъ дому закускою. По полудни 20 сент. переведено насъ въ судебные аресты. Я надѣялся допроса, однако его не дождался. Въ праздникъ Сошествія вечеромъ явился въ арестахъ нѣкій капитанъ съ поручикомъ украинофиломъ Кордубою, сыномъ священника изъ Бережанъ. Капитанъ обратился ко мнѣ слѣдующими словами: «Вы свободны, однако на основаніи мнѣній нашихъ довѣренныхъ вы неблагонадежны, потому будете вывезены изъ предѣловъ Галичины. Вы вмѣшивались не въ свои дѣла совершали богослуженія для россіянъ».
Я возразилъ, что взводимыя на меня обвиненія невѣрны. Богослуженія совершались въ церкви по обыкновенію для прихожанъ, a случайное участіе въ Богослуженіяхъ русскихъ воинскихъ чиновъ не дѣлаетъ меня преступникомъ, ибо входъ въ церковь доступенъ и «еврею и эллину». Русскій солдатъ искалъ въ церкви не политики, a молитвы. Тутъ вмѣшался въ нашъ разговоръ упомянутый поручикъ: «Стыдно священникамъ такъ поступать, эй батя, слишкомъ ужъ много масла на вашей головѣ».
Я счелъ лучшимъ не отвѣчать на замѣчаніе Кордубы и промолчалъ. Капитанъ далъ мнѣ разрѣшеніе сходить въ сопровожденіи солдата домой за кое-какими вещами. Сопровождавшій солдатъ былъ безъ штыка, что означало нѣкоторую снисходительность со стороны властей по отношенію ко мнѣ. Дома я засталъ уже другой штабъ, другихъ офицеровъ и послѣ краткаго свиданія съ женой, ушелъ обратно въ Болеховъ. Сопровождавшій меня солдатъ помагалъ нести клунокъ.
25 сентября былъ я отправленъ съ 16 болеховскими мѣщанами, среди нихъ бургомистромъ Филеромъ и г. Ормизовскимъ и двумя изъ м. Сколье, a именно г. г. Мушинскимъ и Конопкой, въ горы. Въ Тыссовѣ я видѣлся со своими дѣтьми. Затѣмъ Ормизовскаго, Филера и двоихъ скольскихъ интеллигентовъ вернули въ Болеховъ, a меня съ остальными направили въ Сколье, гдѣ мы прибыли около 10 ч. вечера. Конвоировавшій насъ солдатъ не имѣлъ никакихъ инструкцій относительно дальнѣйшей нашей судьбы, a потому рѣшилъ заночевать среди базара, a утромъ видно будетъ, гдѣ насъ пристроитъ Изъ эгого положенія вывелъ насъ прусскій жандармъ, проходившій мимо и велѣвшій нашему конвоиру свести насъ въ жандармское управленіе. Утромъ насъ вызвали въ уѣздное староство. Староста увидѣвъ насъ сказалъ сердито: «Такъ, вмѣсто гнать москалей они занимаются ловлей мирнаго населенія». Затѣмъ предложилъ мнѣ войти въ кабинетъ. Начался обыкновенный разговоръ. Узнавъ отъ меня, что мнѣ не знаны причины моего ареста, староста увѣрилъ меня, что «навѣрно, кто-то имѣлъ личные счеты, которые сейчасъ выравниваетъ денунціаціей». «Такая вещь можетъ и со мной случиться», – закончилъ уѣздный староста по-польски.
Начальникъ суда г. Терлецкій, чтобы облегчить немного мою участь, велѣлъ тюремному сторожу выпускать меня на свѣжій воздухъ, когда же пришло распоряженіе отправить всѣхъ лишенныхъ свободы въ Талергофъ, онъ посовѣтовалъ мнѣ обратиться къ кому-либо изъ знакомыхъ депутатовъ съ просьбой ходатайствовать объ освобожденіи. Услышавъ, что я, кромѣ депутатовъ Левицкаго и Романчука, никого больше не знаю, совѣтовалъ къ Левицкому не обращаться, такъ какъ онъ, по его словамъ, есть «nieuczynny». Я не замедлилъ сейчасъ же составить писъмо на бумагѣ, предложенной мнѣ любезно предсѣд. суда г. Терлецкимъ.
Въ полдень проводилъ насъ жандармъ Кисликъ на вокзалъ. Велъ польными тропинками, по всей вѣроятности, чтобы избѣжать нападеній со стороны городской черни. ѣхали мы въ направленіи на Лавочне. Здѣсь встрѣтился я съ однимъ изъ своихъ прихожанъ Людвикомъ Д. Въ Мункачъ конвоировалъ насъ кромѣ Кислика скольскій еврей Цуккеръ, пѣвшій всю ночь «коломыйки», не исключая еврейскихъ, a потому не давшій намъ спать всю ночь. Мадьяры пытались было подходить къ вагону, въ которомъ мы ѣхали, однако сопровождавшіе насъ жандармы выручили изъ бѣды, прибѣгая къ невинной хитрости, что въ вагонѣ, молъ, ѣдутъ не арестанты, a бѣженцы. Переѣхавъ черезъ Буда-Пештъ и очутившись въ Вѣнѣ, мы перекочевали изъ восточнаго на южный вокзалъ. Здѣсь съ помощью незнакомаго офицера, благодаря знанію нѣмецкаго языка, я пробовалъ переговорить съ деп. Левицкимъ, однако получивъ отвѣтъ, что его нѣтъ въ зданіи парламента, мы около часу дня сѣли въ поѣздъ и черезъ Семерингъ отправились въ Абтиссендорфъ, преддверіе Талергофа.