Драматизм происходящего и глубину отчуждения между князем и его подданными, как представляется, имел целью выразить Б. А. Рыбаков. В предложенной ученым весьма смелой интерпретации рассматриваемого события галицкому князю, вследствие полного разрыва с местным боярством, «нужно было находить новую более надежную опору. И Даниил созвал "вече" отроков, служилых воинов, младших членов дружины, которые являлись прообразом позднейшего дворянства. Отроки поддержали своего князя»[2431]
. Слово «вече» взято автором в кавычки неспроста. На нем совсем не слышно голоса галичан, на обращенный к ним призыв князя отвечают его собственные отроки: «Верни есмы Богоу и тобе, господину нашемоу! Изииди с Божиею помощью!»[2432]. Эту особенность подметил еще С. М. Соловьев: «Из всей дружины у Даниила осталось только 18 отроков, на которых можно было положиться; он созвал их на вече вместе с Демьяном-тысяцким и спросил: "Хотите ли оставаться мне верными и идти со мною на врагов моих?" Те отвечали: "Верны мы богу и тебе, господину нашему, ступай с божиею помощью"…»[2433].Разумеется, вече не могло состоять только из отроков, да и князю незачем было искать поддержки у своих дружинников и без того «верных» ему[2434]
. Созывать горожан на вече, чтобы спросить, хотят ли они оставаться верными своему князю, последний мог лишь в ситуации массового недовольства и разочарования его правлением, охватившего не только верхи в лице отдельных «изменников-бояр», уже потерпевших поражение и бежавших из города, но и самые широкие слои горожан. По сути дела, Даниил попытался заново привести галичан к присяге на верность, как это делали в свое время венгры, узнав, что недовольные королевичем граждане ищут другого князя[2435].Усилия Даниила, как и его венгерского предшественника, оказались тщетными. Как не зажигательно кричали на вече отроки князя, галичане остались глухи к его призывам. Это фактически означало отказ горожан участвовать в военных предприятиях князя. И действительно, Даниилу пришлось идти на «своих врагов» «со малом ратникъ», уповая лишь на «Божию помощь»: «Помолившому же ся емоу и святей пречистеи Богородици, Михаилоу архангелу Божию, оустремися изиити»[2436]
. Рассчитывать на верность галичан при таких обстоятельствах тоже едва ли было возможно, ведь даже тем из них, кто выступил в поход вместе с князем, он не верил. Об этом свидетельствует летопись: «Невернми же вси на помощь емоу идяхоу, мнящеся, яко верни соуть, и с ними же (врагами Даниила. —Неудовлетворенность ответом галицкого веча на просьбу князя выражает верный ему сотский Микула, недвусмысленно намекая на необходимость широких репрессивных мер в отношении слишком своенравных граждан: «Господине! Не погнетши пчелъ, медоу не едать»[2438]
. Мы не можем разделить мнение Η. Ф. Котляра, уверенно заявляющего: «Можно не сомневаться в том, что под пчелами имелись в виду бояре, и что этими словами отчетливо выявлена антибоярская позиция галицкого веча»[2439]. Не убеждают нас и оценки А. Б. Головко, услышавшего в словах Микулы голос «торгово-ремесленного населения», возмущенного проявленной князем «снисходительностью к сепаратистам» и выступившего «с требованием беспощадного подавления мятежного боярства»[2440].Будучи сотским, Микула сам, по всей видимости, принадлежал к боярам. Но главное, в поступке сотского ничего не говорит, будто он выступает от имени веча, выражая волю собравшихся на нем галичан. Наоборот, заявление Микулы — реакция на позицию вечников, предупреждение князю об опасности уходить из Галича, не покончив с врагами, многочисленными и свирепыми как пчелиный рой. Смысловое противопоставление проводится здесь не по линии бояре — простые граждане (как это зачастую преподносится исследователями), а по линии «верные» — «неверные», т. е. сторонники и противники Даниила. Соотношение между ними определяет сам летописец, когда к первым относит княжеских дружинников и назначенных князем начальников галицкой тысячи — тысяцкого Демьяна и сотского Микулу. Всех же остальных — и участников веча, и даже тех, кто присоединился к войску Даниила — он числит «неверными», явными или тайными.