Гамбит. Конь без масти

Завидев его, слезы быстро высохли. Только влажные дорожки на бледных щеках подтверждали, что те все же были, что она чувствует, и все еще человек, а не выцветшая тень самой себя, превратившаяся в абсолютно серое. Устав от постоянных баталий, от проклятых благих и истинных, он подошел к ней и сел рядом, прислонившись спиной к кровати, вытянул ноги и откинул голову, наконец, расслабившись, придавленный неподъемным грузом вины. Перед братом. Перед ней. Перед самим собой.

– С ним все будет в порядке, – успокоил он ее, глядя в окно на пасмурное ночное небо.

Адам знал, что мать уже ей позвонила, но все равно уточнил. Скорее для себя, чем для Эванс.

– Ты все сделала правильно, – его голос был спокойным и усталым. На всплески и гнев сил уже не осталось, да и смысла в них он больше не видел. – Ты рисковала ради него, – уставившись невидящим взглядом в медленно плывущие по небу облака, Адам больше говорил в темноту, чем с девушкой рядом с ним. – Рисковала всем ради Лиама, – горькая усмешка на красивых губах, и в уставшем голосе проскользнуло нечто похожее на смесь зависти и восхищения.

– Я не могу его потерять. Он – это все, что у меня есть. Лиам моя семья, хоть он так и не считает, но это не важно, – мелила она онемевшими губами. – Важно, чтобы с ним все было в порядке, – девчонка опять уткнулась в окровавленный пиджак, пряча в нем заплаканное лицо.

Опять слезы и сдавленные рыдания, будто до этого их было недостаточно. Скорее уж слишком. И не выдержав еще одной порции пустых слез от того, от кого совсем не ожидал, Адам снова взял ее за подбородок уже привычным для них обоих жестом и повернул ее лицо к себе, чтобы заглянуть в серые глаза и увидеть в них ровную гладь северных озер и ничего. Пасмурное, хмурое и такое привычное ничего. Эванс отвела взгляд, но вырываться, в чем не было ни смысла, ни сил, не стала.

– Посмотри на меня, – приказал он, но слышалось, что нехотя и будто через силу. – Я сказал, посмотри на меня, – немного громче сказал Адам без привычного ему напора.

Сейчас он не заставлял. Он звал и направлял, как истинный вожак, и девушка подняла на него заплаканные глаза, в которых боль смешалась со страхом.

– Если бы не ты, он был бы мёртв и уже давно, – Адам опустил, что скончался бы от передоза или пьяным вылетел в кювет.

– Лиам был бы мёртв, – подытожил он и смотрел на нее, не отрываясь, внушая спокойствие. – Ты все правильно сделала, ты меня поняла? – сейчас ему нужна его послушная девочка, а не истеричка со слезами и нытьем. Хватит с него Кристофера.

– Кивни, если поняла, – велел он, уже не сжимая ее челюсть, как было раньше, а настойчиво попросил, удостоверившись в ее работоспособности, потер пальцами замерзшую бледную кожу, так приятно холодившую руку.

Да, это непоправимо. Да, Лиам пострадал. Да, они понесли невосполнимый урон, но останавливаться в шаге от цели, Адам не станет, а чтобы дойти до нее, ему нужен полностью собранный и сосредоточенный штурман, а не размазня, утирающая слезы платочком или краем пропитанного кровью пиджака. И направив ее на путь успокоения, Адам искал в нем свое. Шагнул непреодолимой силой навстречу неподвижному предмету, сметая его потоком. И смел. Базальтовые скалы дрогнули под натиском радиоактивного моря. Затрещали и осыпались черным песком ему в ладони.

Эванс только кивнула. Она всегда кивала. Дорожки слез заблестели на ее щеках в слабом свете одной-единственной лампы. Воля сломлена, вихрь подчинен, но где теперь найти силы, чтобы им управлять, Адам и не мог представить. «Не годится», – недовольно подумал он, зная по себе, что в таком состоянии работать дальше нельзя, а работы им предстояло еще много.

– Мистер Ларссон, я не хотела, я не слушала вас… – залепетала девчонка, оказавшаяся чересчур разговорчивой в минуты эмоциональной слабости.

Не Адаму разбрасывать камни по этому поводу. Сам успел наговорить ей лишнего в больнице, сам первым показал свою слабость, но чтобы не случилось, он должен был оставаться сильным. Вести за собой, всех, кто подобно блудной овце готов был отбиться от стада. Он не дал ей договорить. Притянул её лицо к себе, заткнув ее единственным доступным способом, целуя. Грубо. Властно. Не терпя возражений. Держал ее лицо мёртвой хваткой, так чтобы она не могла отстраниться. Целовал, прижимая, подчиняя, не давая возможности сделать хоть один-единственный вдох. Только его воля. Только его желание. Только его контроль. Полный и абсолютный контроль.

Не зная, сколько ещё сможет сопротивляться ему, Эванс не протестовала. Сил выстоять в этой постоянной борьбе уже не осталось. В их противостоянии кто-то должен был проиграть, и она сдалась первой. Как в тот раз в кабинете, двинулась ему навстречу, положив руки поверх его. Сдалась на милость победителю, побеждая, даже когда проигрывает. Позволила, чего не позволила бы никогда, будь они хоть на дюйм дальше от неминуемой гибели, чем сегодняшним вечером.