Гамбит. Конь без масти

– Так ехай! – хохотал над ней Лиам и вставал на цыпочки, а Эванс шла за табуретом.

Картинки были настолько живыми, что Адам сам не заметил, как улыбается, глядя в пустое пространство кухни. Насколько же все изменилось за последние дни. Настолько, что кошки скребли на душе, а Гектор все еще орал. И в довершении приятных воспоминаний всегда, когда он появлялся на кухне:

– Доброе утро, сэр, – и ее холодный голос окатывает Адама ледяной водой, когда он видит, что здесь никого нет.

Осматривается вокруг, несколько раз смаргивает и никого. Остался только кот, который бегает вокруг миски и орет, требуя еды. Поняв, что хоть это ему не померещилось, и никого из младших здесь нет, Адам ощущает небывалую пустоту, пробегая взглядом по пустому и идеально-чистому помещению. Лишь записка, прикрепленная магнитом к холодильнику, сообщает, что на этой планете все же была и есть хоть какая-то жизнь, кроме Гектора. «Кота не кормить. Он уже ел», – содержание записки чересчур прозаично, а ровный и убористый почерк зануды не оставляет сомнений в ее авторстве.

«Мой кот, что хочу, то и делаю», – обиженно подумал Адам, сжимая листок и бросая его прямо на стол. Открыв ящик, где хранилась кошачья еда, Адам встречает еще одну записку с содержанием: «Сказано же: не кормить!». И второй листок, смятый сильнее первого, отправляется в мусорницу. Адам щедро насыпает корма орущему Гектору, трущемуся о ноги, что можно просто-напросто упасть, и вместе с кормом из пакета высыпается еще одна записка. «Наблюет – сами будете убирать», – было написано даже без восклицательного знака в конце. «Вас предупредили», – и опять обращение на «вы», никаких: «Адам, пожалуйста!».

Мда, мисс Эванс просто бог романтической переписки. Это Адам уже давно заметил. Сама грация, мать ее, и утонченность. И третий клочок бумаги, пропахший кошачьим кормом, почему-то отправляется к Адаму в карман, а на лице играет идиотская улыбка. Еще ни одна женщина после проведенной с Адамом Ларссоном ночи не писала ему о кошачьей блевотине, но именно это почему-то оставляет очень теплые воспоминания на душе. Он буквально слышит, как Эванс это говорит: едко, с сарказмом, скрестив руки на груди и мерзко ухмыляясь, а в ответ хочется.… О том, чего же, собственно, Адаму сейчас хочется, он предпочитает не думать.

Когда кот с двойным усердием принимается за второй завтрак, Адам просто садится рядом с ним прямо на пол и включает телевизор на новостном канале.

– Неинтересно, – отмахивается Ларссон, схватившись за чугунную после отвратительного сна голову, но на автомате прибавляет звук, когда осунувшееся лицо комиссара попало в кадр крупным планом.

«… борьба с организованной преступностью является главной целью полиции Нордэма», – распинался в высокопарных речах загримированный под публичную личность измотанный и изъеденный неврозом комиссар, едва сдерживая тик, судорогой проходивший по лицу.

– Перед смертью не надышишься, да, приятель? – спрашивает Адам у кота и снова прибавляет громкость на месте, где рассуждения о вечном, чистом, светлом закончились, а шакалы-репортеры перешли к терзанию душевного равновесия из последних сил державшегося комиссара.

– Вчера ночью от имени криминального авторитета Альберто Романо было совершено дерзкое покушение на жизнь одного из уважаемых общественных деятелей Нордэма – Адама Грегори Ларссона, – на этих словах глаз Моргана все же дернулся, но щека еще не подрагивала.

– Своевременными действиями сотрудников полиции нападавший был обезврежен и доставлен в полицейский участок для дальнейшего допроса, – при словах «своевременная действия» судорога свела Моргану щеку, но он продолжал говорить.

– На настоящий момент жизни мистера Ларссона ничего не угрожает… – Адам не столько видел, сколько чувствовал, как Морган стискивает зубы и выдавливает из себя эти слова.

– Ничего не угрожает? – выкрикнула из первых рядов девушка-репортер с цветным, ламинированным бейджем «PRESS» на шнуре, висевшем на шее. – Его брат доставлен в больницу в критическом состоянии! – репортер не столько спрашивала, сколько утверждала. – Неизвестно сейчас жив ли он вообще, а вы говорите, что его жизни ничего не угрожает? – возмущалась журналистка, пытаясь подловить комиссара на лжи.

– Я не лгал вам, мисс Пайк, жизни Адама Ларссона действительно ничего не угрожает, и покушение было совершено именно на него, – четко, холодно, точно апеллировал комиссар к голым фактам, игнорируя намеренное замалчивание истинного положения вещей.