Гамбит. Конь без масти

Адам чувствовал, что он там, где нужно. Он здесь. Он пришел, куда следует. Что-то все никак не отпускало Ларссона из этого проклятого места, и, вдохнув поглубже, он почувствовал все тот же знакомый едкий запах. Адам повернулся к вагончику, где готовили и продавали отвратительные на вкус фахитос, и сорвал ненадежный замок с хлипкой двери.

«Будто есть, что красть», – скептически подумал Адам, но, войдя внутрь, понял причину запертой двери. Внутри фургона стоял тот самый удушливый кислый запах. В огромных пластмассовых ведрах, заполненных мерзкой жижей, вымачивались тушки мертвых голубей, которые и были сырьем для производства тех самых жутких фахитос. Пытаясь выяснить, что же налито в тару, Ларссон обшарил полки и коробки, но ни одной бутылки или канистры залитого средства с мерзким запахом не нашлось. «Вот черт», – сплюнул Ларссон от едкого привкуса и выскочил из вагончика на относительно свежий воздух.

Рядом с фургоном стояли мусорные баки, где складировали мусор повара местной высокой кухни. Откинув тяжелую крышку контейнера, Адам посветил внутрь и, разодрав пакет, увидел, что и ожидал: в ворохе голубиных перьев и крысиных скелетов лежали пустые бутылки и канистры. Он проверил все пакеты, лежавшие здесь не менее полугода, если ориентироваться на газеты, которые были среди мусора. В каждом содержимое повторялось: голубиные перья и пустая тара из-под едкой отравы. Сколько времени ушло, чтобы заполнить этот контейнер? Ларссон перешел к следующему.

Один переулок, второй третий, пятый, все повторялось с завидной регулярностью, только даты на газетах становились свежее. Значит, по мере наполненности контейнеров, торговцы фастфудом заполняли следующие, пробираясь вглубь Железного Тупика, прямо к бару Half-Wolf. Проверив все переулки от пирса до бара, Адам нашел, что искал в переулке дома напротив. Контейнер, забитый бутылями и никаких перьев, газет, чего-то еще в нем, кроме пустой тары. От осмотра содержимого мусорных баков мультимиллиардера отвлек шорох в тумане, услышанный им совсем рядом. Это было что-то крупное, явно больше крысы или кошки.

– Эй, кто здесь? – позвал он и заметил кого-то в глубине переулка. – Выходи! – приказал Адам, натягивая шарф на лицо.

Шорох стал громче, и в тумане проскользнуло что-то серое, метнувшееся в противоположную от Ларссона сторону.

– Стой! – крикнул Адам и ускорил ход, двигаясь за серым пятном, ускользавшим от него во мгле. – Стой! – повторил он и перешел на бег, а серая тень пряталась по углам, пока не наткнулась на глухую стену и не замерла, вжавшись в угол.

Осветив ее фонарем, Адам вздохнул с облегчением. Нашел. Он нашел ее. Она здесь. Прячется в тумане и жмется по углам от незнакомцев, пугающих ее до дрожи в коленях.

– Эй, не бойся, – рассекая туман и не поднимая фонаря, он осторожно приближался, свесил руки, показывал, что не опасен. – Я тебя не трону, клянусь, – подойдя совсем близко, Ларссон опустился на колено и протянул к ней руку.

Он нашел ее посреди тумана, брошенную здесь совершенно одну. В ужасе, в страхе, сломленную и забытую. Одинокую и никому больше не нужную. Никто не придет за ней, никто не поможет. Никто, кроме него, ведь ему еще не все равно. Он спасет тех, кого еще можно спасти. И он здесь, чтобы спасти ее. Вытащить из белой мглы, укутавшей проклятый город, увести прочь подальше из этого богом забытого места. Главное, чтобы она ему поверила и пошла за ним. Спаситель пришел, но спасение утопающего дело его собственных рук.

– Идем, – позвал ее Адам, протягивая к ней руки, и ждал, когда же она решиться. Он лишь ждет, дело за ней. – Поехали со мной, сейчас, – зовет за собой ласково, почти любя.

И она отвечает, шагает навстречу из белесой пелены, двигается скованно, испуганно. Сомневается, как обычно, не доверяет, что вполне оправдано.

– Я здесь, – обнимает израненное тело, когда дыхание касается его щеки. – Ничего не бойся, я с тобой, – прижимает к себе крепко, как только позволяют объятия, и чувствует на своих губах пепел.

– Я помогу, – и от его слов она затихает в его руках. Жмется, будто кроме него, для нее больше никого нет в этом мире. Возможно, теперь это так и есть. Для них обоих.

Nothing Else Matters

Что происходит с душой, когда последняя ее человеческая часть исчезает? Умирает с предсмертным воплем несбывшихся надежд, придавленная обломками реальности, рухнувшей и свалившейся на нее в одночасье? Душа выцветает, словно тонкие занавески, долго провисевшие на Солнце, истлевают от жгучего ультрафиолета, чтобы затем рассыпаться прахом, стоит едва коснуться их, развеяться пеплом в беспощадном северном ветре, проникшим в оконные щели.