Гамбит. Конь без масти

– А вот и они, – предупредила Эванс, когда крысы, бежавшие со всех сторон незримого сжимавшегося кольца из бесцветного пламени, собирались возле упавшей на брусчатку Ван Смут.

– Достойным – достойная смерть, Кира, – с назиданием продолжала Костлявая.

 Крыс в переулке становилось больше. Их маленькие тушки с темно-коричневой шерстью мелькали на теле Ван Смут, безуспешно обвивавшейся от них. Крики Киры, лай Джули и Шерри почти оглушали. Смешались в жуткий и леденящий душу вой, а Эванс все ждала, когда же наступит тихо.

Крысы, бежавшие от бледного мерцания, прибывали сотнями, вылезали из каждой щели на запах свежего мяса. Облепили тело Киры словно игрушки Рождественскую елку. Ван Смут не успевала отбрасывать их одну за другой, но на смену сброшенной паре-тройке приходили полчища. Невидимая армия невидимых охотников бежала на запах добычи и спасалась от невидимого огня. Мелкие и глубокие укусы острых зубов на теле женщины кровоточили, чем привлекли новых участников неожиданного пиршества, звали свежими разбереженными ранами, приманивали остальных сородичей, коих были тысячи.

 Эванс выливала в желоб ливневки одну бутыль жидкости за другой, сморщив нос от запаха и громкого воя псов с обеих сторон невидимой преграды. Светлая кожа Киры и шерсть Джули исчезли под живой волной из множества мелких телец, подгоняемых жаром огня и жаждой свежей плоти. Душераздирающий вой двух съедаемых заживо существ заставил бы стыть кровь в жилах тех, у кого она та, но только не у Костлявой. Ей было жаль только Джули, но та сделала выбор. Да и от этого выбора жаль было только Шерри, скулившего и не переступавшего полыхавшего бледным пламенем порога.

– Спи спокойно, Кира Ван Смут, – попрощалась с ней Эванс, когда псиный вой и женские крики умолкли и настало долгожданное тихо.

– Идем, Ашер, – позвала она за собой волкособа, вяло переставлявшего лапы. Ему не стоит смотреть на то, что осталось, после отлива волны темно-коричневых тушек.

– Шерри, ты любишь кошек? – участливо поинтересовалась Эванс, пока полуволк боязливо поглядывал вокруг и плелся за ней по пустынной улице к Причалу Металлистов.

 Ожидаемо, Шерри не ответил. Переставлял лапы, свесил голову и чуть ли не волочил носом по дороге. Его пара сделала свой выбор, и теперь Шерри предстояло с ним жить. Эванс его понимала, как никто другой. Они оказались по разные стороны невидимой преграды. В случае псов – всего лишь бледное мерцающее пламя, в случае Мии – сотни условностей, обид и недопонимания, а, возможно, и нежелание понять и с той, и с другой стороны. Что ж, выбор сделан, и им с этим жить. Принять это больно и тяжело, и порой эвтаназия – намного милосерднее, чем существование пустой оболочки без души. Сегодня повезло только Джули. Ее не ждало столкновение с последствиями сделанного ею выбора, она оставила его за сильной половиной. Эванс и это было знакомо.

 Путь умирающей души долог. Он идет от самого светлого к почти черному, убивая все человеческое в ней по частям. Это может длиться годами, десятилетиями. Может случиться внезапно и в один момент, а может не произойти никогда. Когда последнее человеческое в душе уходит, пустоту заполняет бездна, в которую ты смотрел. Заглядывал краем глаза из любопытства, подсматривал, что же таиться в ней, и… Ничего. Огромное всепоглощающее ничего, которое становится частью тебя, а здесь и сейчас ничто уже не имеет значения.

Джентльмены предпочитают блондинок

Эта ночь тянулась бесконечно. Грегори привык к этим ночам полных ожиданий, никчемной тревоги и беспокойства. Вначале они казались ему мучительными, опустошающими, вытягивали все силы. Мужчина в годах ночи напролет проводил у окон в безмолвном ожидании. Он не боялся, что Адам не вернется, нет. Больше всего Грегори Ларссон боялся красно-синих бликов, заигравших на стенах гостиной, и двух мрачных людей в форме на пороге дома, приехавших сообщить, что его родного человека больше нет. Когда Адам не возвращался, это означало, что он занят, когда ворота поместья Пэлисейдс оставались закрытыми – значило, что он все еще жив, и огонь в камине согревал гостиную, озаряя ее теплым светом пламени, а не холодными огнями проблесковых маячков, возвещавшими, что самое страшное в жизни Грегори в итоге все же произошло.

Грегори опять встал задолго до рассвета. Бродил по дому из комнаты в комнату, представляя совсем другую жизнь поместья, выбери Адам для себя иную участь. Разбросанные по дому игрушки, возможно, пяльцы с вышивкой на столике в гостиной, и пушистый кот. Нет, лучше собака. Огромный золотистый ретривер с длинной шерстью, прилипавшей к ковру, погрызенные углы антикварной мебели и слюни на отполированной поверхности стола ручной работы. О, как бы Грегори это все ненавидел. Ровно настолько же насколько всего этого желал.