Garaf

   ...всё... всё...всё кончилось. И кончилось страшно, сомнений в этом не было... а главное - то, что всё кончилось, не означало, что это - конец. До конца, скорей всего, оставалось ещё очень долго. И это долго будет непростым.

   Захотелось зареветь. Громко и безутешно. Гарав не сделал этого только от неожиданно трезвого осознания взрослой мысли: не поможет. Теперь, похоже, вообще ничего не поможет.

   Вновь накатило. Только теперь это был не ужас, а выматывающая тоска. Как в опере "Юнона и Авось" - "ниже горла высасывает ключицы". Пашка раньше не понимал этих слов. А теперь... Гарав

теперь понял.

   Никто ведь ничего и не узнает. Он вцепился зубами в правое запястье, всхлипнул...

   ...Мальчишкам редко хочется жить. Они просто живут, и всё - потому что жизнь впереди бесконечна. И их оглушает понимание того, что они тоже могут умереть. Не когда-то там, в неизвестной дали, а - сейчас. Как правило, они не верят в это до конца, поэтому нередко умирают очень мужественно.

   Не столько от смелости, сколько от неверия в возможность гибели.

   "Меня будут пытать, - неожиданно спокойно подумал Гарав. - Я почти ничего не знаю, но ведь даже этого рассказывать нельзя

. Но я не выдержу, я раскисну и начну говорить. Потом меня всё равно убьют. Что делать?"

   Он сел, вжался в угол, обнимая колени. Его начало трясти - от каменного холода и страха. Внутри всё противно сжималось и ухало, обрывалось - хорошо, что живот отпустило. "Может, сейчас умру? - с надеждой подумал мальчишка. Но он был здоровым и крепким; такие не умирают от страха. А это значило, что его хватит надолго. Гарав зажмурился до боли в глазах, до шума и радужных пятен. - Надо умереть. Самому. Как?"

   Он открыл глаза, огляделся. Совершенно спокойно, почти даже без волнения. Гарав. Не Пашка. И Гарав мог много такого, чего не мог - нет, на что не мог решиться - Пашка.

   Броситься на охрану, когда придут? Нет. Там, конечно, опытный народ, они просто не дадут ничего с собой сделать.

   "Я не могу быть предателем, - подумал мальчишка. - Я не имею права быть предателем. Я клятву дал."

   И эта мысль неожиданно придала ему мужества. Он встал в рост; за окошком со всех сторон было только хмурое небо, как не изворачивайся. А хотелось увидеть зелень. Деревья. И чтобы солнышко было.

   Гарав пригнулся. Отвёл голову. Облизнул губы.

   И изо всех сил, не сдерживая себя, ударился виском об угол узкого подоконника.

* * *

   - Нелепо.

   Всхлипывая от пережитого напряжения, Гарав приподнялся с пола. Неверяще посмотрел на подоконник.

   - Но как же... - пробормотал он. Ощупал висок. Снова посмотрел на подоконник... и сообразил, что в комнатке он не один. Каменные плиты в стене, противоположной окну, успели разъехаться, за ними виден был чёрный коридор, в котором большие факелы на стенах выхватывали из этого мрака шевелящиеся пятна каменной кладки стен.

   - Нелепо, - повторил вошедший человек. Высокий, немолодой... но и не старый, не понять, какого возраста. Длинные седые волосы, на них - чёрная корона без украшений... вроде бы железная. Костистое суровое лицо, с ястребиным носом и тонкими губами широкого рта, глубоко сидящие серые глаза. Тугая черная кожа - высокие перчатки, поддоспешная куртка, штаны для верховой езды, сапоги со шпорами - золотыми, яркими. Чёрный длинный плащ с откинутым на спину глубоким капюшоном. На поясе - на косых перевязях - длинные меч и кинжал. Ещё одно яркое пятно - кольцо на левой руке, на безымянном пальце. Кольцо с большим камнем, густо-фиолетовым. - Ну пробил бы ты себе голову. И что дальше? - воин сделал ещё два шага к Гараву, тот вскинул голову и хотел встать... но вместо этого отодвинулся к окну и сжался. - В объятья Намо, а оттуда - в жадную пасть Эру? Да и не отпустил бы я тебя отсюда. Сделал бы своим посыльным... ну, например, в теле летучей мыши. Как тебе такое посмертие?

   Гарав обхватил себя руками за плечи и подтянул колени к подбородку. Сил посмотреть на вошедшего не было никаких, а комнату отчётливо наполнил ледяной холод. Как будто он снова сидел в пещере, а снаружи шёл снег...

   - Как тебя зовут? - воин присел рядом на корточки и взял мальчишку за подбородок. Не сильно, не грубо - просто чтобы приподнять голову. Но, когда Гарав попытался сопротивляться, из пальцев в челюсть и в язык, а оттуда - в мозг ударили безжалостные тонкие ледяные иглы. Боль была такая, что мальчишка ослеп, а когда продышался - в его глаза смотрели серые спокойные глаза воина.

   - Гарав, - хрипло сказал Гарав. И мельком подумал - нет, не просто подумал, а подумал где-то за страхом - что это всё-таки не настоящее его имя, и...

   - Сын?.. - продолжил воин, ожидая услышать имя отца Гарава. Гарав мотнул головой:

   - Просто Гарав.

   - Ты бастард? - в голосе воина не было презрения, насмешки или осуждения. Даже интереса особого не было. Гарав пожал плечами. И тут же боль повторилась - слепящая, а крикнуть что-то не давало, и от этого она становилась сильнее.