Гардемарины, вперед!

Апраксин быстро прочитал письмо и оборотил поверх очков на гостя грустный, расстроенный взгляд, словно говоря: и стоило из-за такой безделицы в Нарву ехать да еще в окно влезать. Вид у Апраксина был жалкий, обстановка желтой комнаты более чем убогая, и будь на месте Белова другой посыльный, он наверняка, сочувствуя экс-маршалу, стал интересоваться его здоровьем, заверять в своей верности и не уложился бы в те пять минут, которые отпустила ему фортуна. Однако Белов был сызмальства одарен качеством, которое условно можно назвать отсутствием сентиментальности.

— Пославший меня граф Бестужев имеет сделать вам устно следующий вопрос…

Поддавшись точности формулировки и крайне деловитому тону, Апраксин собрался, сосредоточился и правда витиевато, но вполне толково все объяснил. Да, был князь Репнинский с письмом от великой княгини. Ответ, собственноручно написанный им самим, был отдан вышеозначенному Репнинскому. Письмо самой великой княгини уничтожено не было, поскольку князь-посыльный изъявил волю великой княгини — вернуть письмо ввиду его важности в собственные руки, дабы оно не могло стать достоянием чьей-либо нескромности, а еще того хуже — коварства.

— Где же эти письма? Они не пришли по назначению.

— Я полагаю, в братской могиле вместе с князем. — Апраксин тяжело вздохнул.

— А если князь держал письма не в карманах, а где-нибудь в своих вещах?

— Маловероятно, чтобы он доверил столь важные документы дорожному сундуку.

Помолчали…

— А где его сундук? — опять решил вернуться к разговору дотошный Белов.

— У родственников, видимо… Интендантская контора высылает вещи погибших офицеров детям или родителям.

— Что же вы, ваше превосходительство, сразу-то не нашли вещи Репнинского? — Александр позволил себе удивиться и чуть подпустил в голос медь.

Спросил и тут же пожалел об этом. Апраксин вдруг покраснел, даже пятнами пошел, мягкий подбородок его вскинулся.

— Канцлеру передай, что другое у меня было на уме! — крикнул он фальцетом и сник, спесь, как вино из дырявого бурдюка, вытекла из него разом. — В князя ядро попало! Как прикажете его обыскивать? А братскую могилу никто открывать не будет, сам понимаешь. Родственники, если презентовались тайной перепиской, с этим письмом в Тайную канцелярию не побегут. — Он вдруг поднял пухлый, украшенный толстым кольцом с рубином палец. — Тихо!..

Далеко, в конце гулкого коридора, раздавались невнятные звуки, хлопанье дверей, бряканье шпор, а может, и оружия. Звук этот явно приближался. Белов бросился было к окну, но Апраксин схватил его за руку.

— Что за мальчишество! Пока я еще генерал-кригс-комиссар. — Он указал Белову на соседнюю комнату. — Иди туда. Потом продолжим разговор.

Белов зашел в соседнее помещение, там было темно, пахло мышами, залежалой мукой, неустроенностью. Он отдернул штору. К счастью, луна уже взошла, и в ее свете можно было различить большую кровать, стол, в углу были свалены в огромном количестве непонятные деревяшки, которые Александр принял за черенки для лопат. Как потом выяснилось, это были древки для знамен.

— Почему мне не подают ужин? У меня гость, — услышал Александр раздраженный голос Апраксина. — Ах вот оно что… — добавил кригс-комиссар вдруг с новой, испуганной интонацией.

— Посыльный от их императорского величества, ваше высокопревосходительство! — раздался высокий звонкий голос. — Ординарец Лейб-кампании вице-капрал Суворов. — Выкрикнутые чин и фамилия так и взвились вверх птицей.

Дальнейшее Александр наблюдал в замочную скважину, а затем и вовсе в щель, благо дверь не скрипела.

Вице-капрал Суворов был юн, мал ростом, но очень боек, так и ходил гоголем перед Апраксиным. Он совершил, оказывается, тяжелый переезд, пятнадцать часов в седле, но задание окрылило его, потому что он вез высочайшее «обнадеживание» монаршей милостью.

«Обнадеживание» заключалось в тощем пакете, украшенном красной лентой с гербом. Ножки у Суворова были маленькие, аккуратные, он незаметно притопывал ими по стертому паркету, словно ему не стоялось. Дверь вдруг отворилась и ба… что бы вы думали, в кабинет вошел генерал-поручик Зобин собственной персоной, гроза кирасирских, пехотных и артиллерийских полков, крикун, матерщинник и старый недруг Белова. Зобин был вояка, службист, большой охотник до плаца, фрунта и экзерциции, а Белов казался ему (и не без причины) светским шаркуном и баловнем судьбы. Изюминка ситуации состояла еще в том, что после Гросс-Егерсдорфа Зобин стал непосредственным начальником Белова.

В кабинет принесли еще свечей в грубых оловянных шандалах, стало светло как днем. Суворов приступил, как скоро выяснилось, к важнейшей части своего визита.

— Именем их величества государыни, граф, отдайте все письма, — сказал он негромко.

— Какие письма? — не понял Апраксин.

— Всю вашу личную переписку.