Гарри Поттер и философский камень

Дамблдор и профессор Макгонагелл нагнулись над свёртком. Внутри, едва выглядывая из-под одеяла, крепко спал маленький мальчик. Под прядкой агатово-чёрных волос у него на лбу виднелся шрам необычной формы, словно крохотная молния.

— Это сюда?.. — прошептала профессор Макгонагелл.

— Да, — сказал Дамблдор. — Этот шрам у него теперь на всю жизнь.

— Неужели даже вы ничего не можете с этим поделать?

— А я и не стал бы, даже если бы мог. Никогда не знаешь, где шрам может пригодиться. Да вот у меня есть один, над левым коленом — точная копия схемы лондонского метро. Ну, что ж… Давайте его сюда, Хагрид. Раз уж решено, не стоит затягивать.

Дамблдор взял Гарри на руки и направился к дому Дурсли.

— А можно… Можно я с ним хоть попрощаюсь, сэр? — спросил Хагрид.

Он склонил над Гарри свою косматую головищу и поцеловал его — поцелуй наверняка получился волосатым и колючим. Потом он внезапно взвыл, как раненый пёс.

— Т-с-с-с! — зашипела профессор Макгонагелл. — Всех муглей перебудишь!

— Из-извиняюсь, — захлюпал Хагрид, вытаскивая здоровенный клетчатый платок. — Но только что же это выходит? Лили и Джеймс — их, значит, нет больше, а бедного малютку Гарри, значит, муглям сдают…

— Да, да, очень грустно, но всё же постарайся держать себя в руках, а то нас сейчас обнаружат, — прошептала профессор Макгонагелл, осторожно похлопывая Хагрида по руке.

Дамблдор уже переступил через низенькую каменную стену и вошёл в сад. Подойдя к крыльцу, он осторожно положил Гарри на пороге, вынул из своего плаща письмо, пристроил его между пелёнок, а потом вернулся к ожидающей его парочке. Наверное, целую минуту все трое стояли, не отрывая глаз от маленького свёртка; плечи Хагрида тряслись, профессор Макгонагелл бешено моргала, а из глаз Дамблдора, казалось, исчез их обычный мягкий блеск.

— Вот и всё, — промолвил наконец Дамблдор. — Нам здесь больше делать нечего. Теперь можно уходить — присоединимся ко всеобщему веселью, что ли.

— Ага, — сказал Хагрид приглушённо. — Только мне ещё мотоцикл Сириусу сдать. Доброй ночи, профессор Макгонагелл; и вам, сэр.

Утираясь рукавом куртки, Хагрид взгромоздился на мотоцикл и пнул стартёр; мотор взревел, машина поднялась и унеслась во тьму.

— Надеюсь вскорости Вас увидеть, профессор Макгонагелл, — кивнув, сказал Дамблдор.

Профессор Макгонагелл вместо ответа трубно высморкалась.

Дамблдор повернулся и зашагал вниз по улице. На углу он остановился и снова достал гасилку. Он чиркнул ей всего один раз; двенадцать огненных шаров разлетелись каждый к своему фонарю, так что весь Оградный проезд осветился ровным желтоватым светом, и стало видно, как в другом конце улицы крадётся пёстрая кошка. Отсюда Дамблдор едва мог различить свёрток на крыльце дома номер четыре.

— Ну, Гарри, удачи тебе, — пробормотал он. Потом резко развернулся на каблуках, взмахнул плащом и исчез.

Ветерок шевелил аккуратно постриженные кусты Оградного проезда, молча лежавшие под чернильно-чёрным небом. Из всех улиц на свете эта улица меньше всего подходила для удивительных событий. Гарри Поттер повернулся во сне. Маленькая ручонка его нащупала и сжала конверт. Мальчик спал. Он не знал, что он особенный; он не знал, что он знаменитый; он не знал, что через несколько часов его разбудит вопль миссис Дурсли, которая обнаружит его, выставляя за дверь пустые бутылки из-под молока; не знал, что следующие несколько недель будут наполнены беспрестанными щипками и тумаками со стороны его двоюродного брата Дадли… Откуда ему было знать, что в эту самую минуту множество людей, встречаясь тайно по всей стране, поднимают свои бокалы и тихонько восклицают: «За Гарри Поттера! За мальчика, который остался жив!»

Глава вторая. Стекло исчезает

С тех пор, как Дурсли, проснувшись одним утром, нашли на крыльце своего племянника, прошло уже почти десять лет, но ничего в Оградном проезде за это время не изменилось. Над безупречно ухоженными садиками взошло, как обычно, солнце, и в его лучах жарко загорелась цифра 4 на двери; потом через окно оно вползло в гостиную, которая имела почти в точности такой же вид, как и в тот роковой вечер, когда мистер Дурсли услыхал о совах в программе последних известий. О том, что время всё-таки двигалось вперёд, напоминали только новые фотографии на полочке над камином. Десять дет назад она была уставлена изображениями чего-то, напоминавшего розовый надувной мячик в чепчиках разных цветов; но из младенчества Дадли Дурсли давно уже вышел, и теперь на фотографиях крупный белокурый мальчуган катался на велосипеде, сидел на карусели, играл в какую-то компьютерную игру с отцом и тонул в объятьях матери. Никакого намёка на то, что в доме жил ещё один ребенок, в комнате не было.

Однако Гарри Поттер в нём, без сомнения, всё ещё жил, и в этот момент даже ещё спал — впрочем, спать ему оставалось недолго. Его тётушка Петуния уже поднялась, и её визгливый голос стал для Гарри первым звуком нового дня.

— А ну, вставай! Быстро!

Гарри вздрогнул и проснулся. Тётя снова забарабанила в дверь.

— Давай! — заверещала она.