Гарри Поттер и Светлый круг, часть первая

Он побежал, хотя торопиться особой необходимости не было. Но бег взбадривал, да и теплее становилось — в утреннем ветерке явственно ощущался морозец. Обычно его будила Гермиона, и вместо зарядки они устраивали маленький поединок либо просто боролись — как дети, без каких-нибудь изощренных приемов. После воскрешения Гермиона нисколько не уступала ему в силе, и борьба была на равных. Рон как-то сказал, что у них с Луной то же самое, хотя представить, что тоненькая хрупкая Лавгуд способна побороть Рона, все равно было затруднительно. А Невилл носил Джинни на плече, как птичку, совершенно не замечая веса… Он еще обеими руками поднимал над головой посох, и Джинни отжимала на нем стойку на руках. Луна в своей комнате нарисовала на полу «классики» и утром прыгала по ним, крутя невероятные пируэты. Она уговаривала всех сделать так же, утверждала, что это развивает гибкость — и, наверное, была права, но все же… «классики»?.. Ну, каждый развлекается как хочет.

Он перешел на шаг, несколько раз глубоко вдохнул, потом стал напевать мелодию из «La pioggia» — без слов, конечно. Вспомнил вчерашний концерт, потом то, что Гермиона объяснила вчера вечером, когда он по совету Забини спросил у нее насчет способностей вейл: «Ну, в целом он прав, хотя все сложнее. О том, что вейле невозможно отказать, я читала, но Габриель и Флер, строго говоря, не вейлы, а вейлины. То есть, вейлы, выросшие среди людей. У них все способности вейл, но как бы спящие. Им и правда надо овладеть своей магией, научиться ею пользоваться и так далее… Хотя в момент опасности она может проявиться мгновенно».

Дальше она сказала, что некоторые из их способностей все же им доступны с самого рождения — скажем, власть над огнем.

Подумав над этим, Гарри решил, что «магии убедительности» вейл можно противостоять так же, как и «Империо».

Обойдя хижину, Гарри вышел к грядке с громадными тыквами — и тут же отступил в тень, чтобы его не заметили. Зрелище его позабавило.

У хижины сидел, прислонившись к стене и вытянув громадные ноги, великан Грохх. Грызя тыкву, он с простодушным интересом смотрел на Хагрида, который стоял перед ним, уперев кулаки в бока, и кричал:

— Ну не пойму тебя, не пойму! Ты научился трехзначные числа в уме перемножать, а складывать и вычитать — не умеешь! Как это?

Грохх отправил в рот последний кусок тыквы, встал, задев головой край крыши — на землю посыпались черепицы. Виновато заурчав, он собрал их и начал прилаживать на место. Махнув рукой, Хагрид побрел к двери:

— Ладно, убирайся. И пока не посчитаешь, сколько будет пятнадцать плюс восемь — не возвращайся.

— Будет двадцать три, брат, — прогудел Грохх.

— Так ты все-таки умеешь! — взорвался Хагрид. — Так чего ты мне голову морочил?

— Грохх не любит, брат, — отозвался великан. — Складывать скучно. Умножать интересно. Можно Грохх тыкву с собой возьмет?

— Бери… — с безнадежным вздохом разрешил Хагрид. — Нет! Не эту! Брать будешь те, что поменьше!

Его брат-великан подчинился; выбрав тыкву, он свернул за угол хижины и вскоре скрылся в лесу. Печально покачивая головой, лесничий дождался, пока спина Грохха исчезнет за деревьями, а потом… расхохотался.

— Выходи, Гарри! — позвал он. — Пошли, чаю попьем! Видал?

Гарри в легком смущении прошел между тыквами и пугалом; он не думал, что Хагрид его заметил. Но лесничий явно был рад, что кто-то разделит его веселье.

Он уже был здесь недели две назад, когда Хагрид со Слизнортом справляли поминки по Снейпу, но все равно было непривычно — из-за чистоты и новизны, наверное. Прежнюю, круглую хижину, в которой Гарри бывал очень часто, начиная с первого курса, сожгли Пожиратели, напавшие на Дамблдора, и Хагрид построил себе новую — на этот раз квадратную и поэтому более… обыкновенную, что ли. «Та мне надоела, — объяснил как-то он, — разнообразия хотелось». Хагрид колдовал у печки, подогревая заварочный чайник и роясь в коробках с чаем; в одну из них, похожую на маленькую корзинку, он с недоумением заглянул и тут же, скривившись, поставил обратно на полку:

— А, мне как-то лунин папаша принес… Лирный корень. Бедная девочка, как она может это пить?

Гарри хихикнул. Хагрид щедро насыпал заварки в подогретый чайник, залил кипятком, потом, к удивлению Гарри, достал две большие, но очень изящные чайные чашки, расписанные золотыми цветами — в хижине они смотрелись более чем странно.

— Олимпия подарила, — сказал он, погрустнев. — Сервиз на сто пятьдесят персон.

— На сто пятьдесят? Да куда тебе столько?

— Что делать, Гарри, бьются они у меня часто… — вздохнул Хагрид, устраиваясь напротив. — Не привык я к такой тонкости. Но думаю, столько мне на год хватит. Вернее, Олимпия так думает.

«Есть у нее чувство юмора», — подумал Гарри.

— А где она? — спросил он, вспомнив, что вчера на ужине мадам Максим не было.

— Уехала. Не может же она бросить надолго свой Шармбатон. На Рождество приедет, обещала. Да, кстати… — он привстал, взял со столика у мойки какую-ту деревянную посудину и поставил перед Гарри. — Это Гермионе, от меня подарок. Сюда что ни положи, свежим сохранится.