Где живет моя любовь

– Он упал и принялся поливать место, где я стоял, из «АК-47». Одна пуля даже пробила мне каску, но голову не задела. Я… я выстрелил во второй раз, и он выронил автомат, закричал и схватился за ноги. Тогда я подошел к нему на тридцать шагов и выстрелил в третий раз.

Свой рассказ Брайс сопровождал весьма выразительной пантомимой, но при последних словах он выронил воображаемое ружье, достал из кобуры «кольт», снял с предохранителя и, сжимая рукоятку двумя руками, сделал несколько шагов вдоль кукурузных зарослей. Я как зачарованный последовал за ним, светя на него фонарем и следя только за тем, чтобы ствол моего «винчестера» смотрел в сторону.

Шагов через двадцать Брайс остановился и, слегка расставив ноги, прицелился из пистолета во что-то видимое только ему одному. Ствол его «кольта» смотрел немного вниз, но он еще наклонился, так что до земли оставалось всего фута два, и вдруг заговорил на незнакомом языке, какого я никогда не слышал. Мне, однако, показалось, что он отдаленно похож на то птичье чириканье, которое мы с Мэгги несколько раз слышали, когда ездили в город поесть суши.

Брайс опустился на колени, по-прежнему сжимая пистолет обеими руками.

– Я спросил: «Где она?» – прошептал он и ненадолго замолчал, словно вглядываясь в глубины своей памяти. – Где она? – повторил Брайс несколько секунд спустя.

Наступила тишина. Мой приятель со щелчком взвел курок «кольта», и я непроизвольно сделал шаг назад. Брайс снова что-то шептал, обращаясь к человеку, жившему в его воспоминаниях. Время от времени он замолкал, качал головой, кивал и снова принимался что-то шептать, чередуя английские слова со словами неизвестного мне языка. Внезапно он поднялся на ноги и восемь раз подряд нажал спусковой крючок. Восемь выстрелов разорвали тишину, восемь пуль впились в землю у него под ногами, превращая в кровавую кашу воображаемое лицо, которое столько лет не давало ему покоя.

Наступила звенящая тишина. Казалось, сама ночь звенит, но, быть может, это после стрельбы звенело у меня в ушах. Наконец Брайс пошевелился. Выбросив из рукоятки пустую обойму, он вставил новую, передернул затвор, загоняя патрон в ствол, поставил пистолет на предохранитель и, убрав все еще дымившееся оружие в кобуру, несколько раз глубоко, мерно вздохнул. Прошло еще несколько секунд, и он моргнул, сунул руку в набедренный карман камуфляжных штанов, достал пачку жевательной резинки и отправил все двенадцать подушечек в рот.

Пока я пытался понять, чему же я только что стал свидетелем, Брайс методично пережевывал жвачку. Очень скоро к запаху земли, кукурузы, пороха и мочи добавился сильный запах мяты, но от этого хаос у меня в голове только усилился.

– Брайс…

Он повернул голову и посмотрел на меня.

Я снова посветил на его ноги.

– Ты теперь всегда… всегда расхаживаешь босиком?

Брайс загнал комок жвачки за щеку, которая смешно оттопырилась, и посмотрел на свои грязные ступни.

– Только когда не хочу, чтобы меня услышали.

– Я это вот к чему… – проговорил я как можно непринужденнее. – Если ты когда-нибудь снова окажешься в наших краях и захочешь зайти, скажем, на чашечку кофе, тебе достаточно только постучать в дверь. А можно даже и не стучать – просто входи и садись за стол. Мы всегда тебе рады.

Брайс немного подумал.

– О’кей, – сказал он.

Я кивнул.

– Да-да, именно так. Просто входи и садись. Стучать не обязательно.

Больше Брайс не произнес ни слова. Он просто шагнул в сторону и буквально растворился в темноте. Какие-то десять шагов – и я уже почти не различал его силуэт. Еще несколько шагов, и я больше не слышал и не видел его. Секунд через десять я услышал, как в двухстах ярдах от меня, с дубов над могилой моего сына, вспорхнула и снова опустилась в листву стая перепелок.

Я еще немного постоял на месте, а потом пошел домой. В амбаре я разделся и принял душ. Чувствуя себя намного чище, я пересек двор, зашел в дом, спрятал дробовик в тайник под половицей и отправился на кухню. Только наливая себе апельсиновый сок, я осознал, как сильно у меня трясутся руки.

Когда я поднялся в нашу комнатку на бывшем сеновале и осторожно приоткрыл дверь, Мэгги лежала на кровати, широко разбросав ноги и руки. Судя по ее ровному дыханию, она крепко спала, и я не стал ее беспокоить. Спустившись вниз, я устроился на передней веранде вместе с Блу.

Через несколько часов я проснулся. Мой спальный мешок был сплошь покрыт каплями росы. Пи́нки громко хрюкала в хлеву, Блу вытянулся на своей лежанке и смотрел на меня так, словно я только что спустился с Луны.

Я сел и поглядел на него.

– Ну что? Что я должен был сделать?

Блу шевельнул ушами, положил морду на лапы и протяжно вздохнул. Что ж, подумал я, быть может, теперь он сможет позволить себе заснуть.