Гэкачеписты

Наследство досталось Стародубцеву незавидное. Он вспоминал: «Затраты на покрытие долгов текущего года — 341 тысяча рублей, задолженность по ссудам государства — 571 тысяча, другие долги по расчетам с дебиторами — более полумиллиона… Средняя урожайность зерновых едва достигала десяти центнеров с гектара, свеклы — шестидесяти. На каждую фуражную корову надаивали чуть более тысячи килограммов молока в год». На скотном дворе «действительность превзошла все самые мрачные ожидания. Не коров я там увидел, а живые скелеты животных, обтянутые кожей. Две из них, вконец отощавшие, висели на веревках».

К счастью, избрание его председателем пришлось на год, когда Никита Хрущев был отправлен в отставку. Новое руководство во главе с Леонидом Брежневым и Алексеем Косыгиным взяло иной курс в сельском хозяйстве. Решениями мартовского пленума ЦК КПСС 1965 года были списаны 2,1 миллиарда рублей задолженности из 5,3 миллиарда, накопившихся во многом из-за решения Хрущева в 1958 году расформировать МТС (машинно-тракторные станции) и продать технику колхозам. Были повышены закупочные цены, установлены твердые планы, по выполнению которых хозяйства могли свободно распоряжаться излишками продукции. Перестали вести борьбу с личными подсобными хозяйствами, хотя, конечно, они по-прежнему рассматривались как некий довесок, а основное занятие каждого работника колхоза и совхоза должно было быть по основному месту работы. Был низвергнут с научного олимпа Трофим Лысенко, которого поддерживал Хрущев и который камнем лежал на пути внедрения новейших технологий в аграрную науку. Улучшилось социальное положение тружеников деревни — в 1966-м отменили трудодни и перешли к денежной оплате труда, еще раньше, в 1964-м на колхозников распространили пенсии, в 1967-м страна перешла на пятидневную рабочую неделю.

Общая сумма капиталовложений в сельское хозяйство в 1966–1980 годах составила 383 миллиарда рублей. Оно оставалось в зоне особого внимания Леонида Брежнева. Как вспоминал Горбачев, он в первую очередь занимался селом и обороной. Да и сам Леонид Ильич писал: «На мой рабочий стол в Кремле регулярно ложатся сводки о ходе весеннего сева, о состоянии всходов, о темпах уборки. По давней привычке сам звоню в разные зоны страны и когда слышу товарищей с Кубани, из Приднепровья, Молдавии, Поволжья, Сибири, то уже по голосам чувствую, каков у них хлеб».

Но при всем внимании к селу, повторимся, Брежнев и Косыгин вовсе не были реформаторами. Они лишь пытались смягчить последствия того удара, что был нанесен по деревне при Сталине. Ни о каком возвращении к единоличному ведению хозяйства речи не шло. Догмы оставались непоколебимыми — ни малейших поползновений в сторону деколлективизации не наблюдалось.

Василию Стародубцеву выпало работать главой колхоза именно в брежневское время. Социальная деградация села продолжалась — алкоголизм, преступность, распад семейных связей. Молодежь из села продолжала бежать. По всем параметрам жизнь в городе представлялась лучше — от набора продуктов и товаров в магазине до асфальта и воды из крана.

Писатель Анатолий Кузнецов, живший в 1960-е годы в Туле, а после оставшийся за границей во время поездки в Англию, вспоминал: «Тульский секретарь обкома предложил мне поехать с ним в поездку по области, посмотреть, как сельское хозяйство поднимается на недосягаемую высоту в свете последних решений, и прочее… Я много видел в жизни нищеты, но то, что увидел в глубине Тульской области через 50 лет после Октябрьской революции, все же было потрясающе. Деревня: неприкаянно торчат на юру бурые, разваливающиеся избенки. Ни деревца, ни цветочка, ни заборчика — земля усыпана лишь мусором и залита помоями. Крыша в провалившихся дырах — не чинится. Дверь повисла на одной петле — пока не отвалится вторая. Внутри — не жилье, а какая-то пещера зловонная, ветхое тряпье, голые дети, мутный самогон в бутылке на столе. „Все губит у нас пьянство, вот где бич“, — вздыхал секретарь. И вот он велел шоферу ехать в показательное хозяйство, чтоб хоть настроение поправить. На подъезде к лучшему, показательному колхозу он велел остановиться. Мы вышли. Время было колоситься, но рожь не поднялась еще выше колена. Редкие стебли можно было сосчитать пальцами на каждом квадратном метре. Кроме того, во время сева тракторист не то задремал, не то по какой иной причине, — был сделан огромный огрех, получилась такая вытянутая незасеянная плешь в несколько соток». Как мы видим, описания тульской деревни 1960-х, что у Стародубцева-коммуниста, что у Кузнецова-диссидента мало отличаются. Но только Василий Александрович бежать за рубеж не планировал, а пытался что-то изменить.