Гендер в советском неофициальном искусстве

Культивирование собственной социальной слабости, банальности, конформности, сознательное избегание реализации типичных «маскулинных сценариев», перенесение конфликта с действительностью из социальной сферы в глубокие метафизические области в совокупности можно назвать признаками кризиса маскулинной идентичности, объединяющего круг неофициальных художников с советским социумом. На этом объединении могла бы быть построена коммуникация художника и зрителя, но внимание художников было сосредоточено на фактах и событиях внутри художественного круга – даже во вступительном диалоге к сборнику «Комнаты» Иосиф Бакштейн и Андрей Монастырский беседуют о проблемах двойственности восприятия концептуального искусства, основанной на его высокой бытовой контекстуальности.

В статье И. Кабакова «Комната» об инсталляции «Человек, который улетел в космос из своей комнаты» 1985 года часто встречается мотив побега, расширения пространства за счет разрушения его естественных границ, что, безусловно, коррелирует с перестроечными процессами в СССР, а также говорит о тяжести и невыносимой, вплоть до банализации агрессии, приземленности человеческого быта:

Я сам часто ловил себя на какой-то странной зависти, которую я испытывал к людям, занимающим, судя по их облику, самое низкое место в социальной иерархии – дворники, опустившиеся персонажи, сумасшедшие и т. п. Моя зависть к ним, по-видимому, вызывается ощущением их полной освобожденности от давления социального столба[126]

.

Реализация маскулинности в рамках круга МКШ выразилась в выстраивании системы псевдошуточных внутренних иерархий (что практически полностью совпадает с процессами, происходившими во «внешней», официальной культуре):

Бегство от семейного долга в компанию друзей стало стратегией утверждения компенсирующей маскулинности. Квазипубличная сфера дружеского мужского общения – стала ареной утверждения истинной маскулинности, где осуществлялись попытки воплотить хотя бы частично нормативные модели[127].

Ярким примером институционализации иерархической структуры МКШ может послужить шуточный «табель о рангах», составленный А. Монастырским:

Маршал Кабаков И. И. – переводится на Краснопрудную, 8.

Кличка – «Топор».

Задание: тайный советник в пределах московской области с указаниями.

Генерал армии Пригов Д. А. – переводится на Пятницкую, 37.

Кличка – «Самара».

Задание: средний укоренитель лесопарковой зоны в ментальном пространстве окружения лжи[128]

.

По мнению критика Екатерины Деготь, эта «иерархия» отражала влиятельность и творческий вклад каждого, а в целом призвана была оформить этот неофициальный круг в своего рода институцию, напоминающую рыцарский орден или масонскую ложу[129].

Во многом похожая ситуация возникла на Западе в круге художников объединения «ФЛЮКСУС»:

Требуя коллективистской групповой идентичности и устранения художника как культовой фигуры, Мачюнас, однако, сохранял ревнивый контроль над группой под стать авторитаризму таких авангардных движений, как Дада и сюрреализм (в духе ортодоксального фанатизма Тристана Тцары и Андре Бретона), или диктаторскому контролю Г. Дебора над Ситуационистским интернационалом[130].