Генеральная репетиция

Когда-нибудь дошлый историк Возьмет и напишет про нас,И будет насмешливо-горек Его непоспешный рассказ.Напишет он с чувством и толком, Ошибки учтет наперед,И все он расставит по полкам,И всех по костям разберет.И вылезет сразу в середку Та главная наглая кость,Как будто окурок в селедку Засунет упившийся гость.Чего уж, казалось бы, проще —

Отбросить ее и забыть?Но в горле застрявшие мощи Забвенья вином не запить.А далее кости поплоше Пойдут, по сравнению с той, — Поплоше, но странно похожи Бесстыдной своей наготой.Обмылки, огрызки, обноски,Ошметки чужого огня.А в сноске —вот именно, в сноске — Помянет историк меня.Так, значит, за эту вот строчку, За жалкую каплю чернил,

Воздвиг я себе одиночку И крест свой на плечи взвалил.Так, значит, за строчку вот эту, Что бросит мне время на чай, Веселому щедрому свету Сказал я однажды: «Прощай!»И милых до срока состарил,И с песней шагнул за предел,И любящих плакать заставил,И слышать их плач не хотел.Но будут мои подголоски Звенеть и до Судного дня…И даже не важно, что в сноске

Историк не вспомнит меня!

15 января 1972 года.

ПОСЛЕ ВЕЧЕРИНКИ

Под утро, когда устанутВлюбленность, и грусть, и зависть И гости опохмелятся И выпьют воды со льдом,Скажет хозяйка: «Хотите Послушать старую запись?» —И мой глуховатый голос Войдет в незнакомый дом.И кубики льда в стакане Звякнут легко и ломко,И странный узор на скатерти

Начнет рисовать рука,И будет бренчать гитара,И будет крутиться пленка,И в дальний путь к Абакану Отправятся облака…И гость какой-нибудь скажет:«От шуточек этих зябко,И автор напрасно думает,Что сам ему черт не брат!»«Ну что вы, Иван Петрович, — Ответит ему хозяйка,—Бояться автору нечего,Он умер лет сто назад…»

(1971)

КОГДА Я ВЕРНУСЬ…