Том и Джоан отправились в LMB в постдокторантуру – общее место для многих персонажей этой книги. Том стал работать над химотрипсином с известным кристаллографом Дэвидом Блоу. Химотрипсин – это протеаза или фермент, разрезающий белки. А путь Джоан в LMB оказался тернистым. Уотсон написал Крику, попросив того подыскать место для Джоан, но, когда та прибыла в лабораторию, Крик ответил ей, что в настоящий момент мест нет и она может провести время за библиотечными исследованиями. К счастью, Марк Бретчер уступил ей часть своего рабочего места, и Джоан начала путь к исключительно важному открытию: как рибосомы правильно выбирают стартовую позицию на мРНК. В академической среде многие важные контакты совершаются в обеденное время за Высоким столом – так в разных колледжах называется длинный обеденный стол на подиуме, где имеют право питаться лишь преподаватели, отличившиеся студенты и гости. Марк считал, что работы действительно уже невпроворот, раз в штат начали принимать женщин (существовали отдельные женские колледжи, например Гёртон или Ньюнгем), и предложил Джоан в качестве члена колледжа Гонвилл и Киз, где работал сам. Впервые женщина получила привилегию обедать за Высоким столом, не будучи гостьей.
К концу постдокторантуры Том получил предложение работать в Беркли, но на пути домой они с Джоан прошли собеседования в Принстоне и Йеле, оба – успешно. Том рассказывал: «Приехав в Беркли, я положил четыре письма на стол заведующего кафедрой биохимии и спросил, есть ли возможность найти для Джоан работу в Беркли. Он посмотрел на письма, потом на меня и сказал: “Она женщина. Женщины не руководят собственными лабораториями, они работают в лабораториях мужей”. Тогда мы отправились в Йель».
С тех пор они стали в Йеле звездной парой, преуспев каждый в своей дисциплине. Джоан стала первопроходцем во многих областях молекулярной биологии, в частности открыла молекулы под названием сплайсососмы, обрубающие и нарезающие РНК у высших организмов перед тем, как она считывается рибосомой. Многих почестей Джоан удостоилась прежде Тома – например, была избрана членом Национальной академии наук. Для некоторых из нас до сих пор остается загадкой, почему Джоан еще не удостоена Нобелевской премии.
Когда я впервые повстречал Тома в Йеле, он уже стал одним из ведущих кристаллографов своего поколения. Дюжий Том занимался в тренажерном зале со своим другом и коллегой Доном Энглманом. Оба носили шкиперские бородки. Поначалу Том покоробил меня своим высокомерием и пафосом, но все объяснилось моей собственной неуверенностью; позже я осознал, что Том просто предпочитает выражаться без обиняков. Это типичная черта выходцев со Среднего Запада; она мне знакома с тех пор, как я женился на уроженке тех краев. С годами мы с Томом крепко сдружились и, пусть в некотором смысле всегда оставались соперниками, он всегда был вежлив со мной. Но такая прямота, особенно вкупе с его завидными успехами в определении структур невероятно важных белков, одного за другим, кому-то были поперек горла. Говорили: «Да, с логикой порядок, если уж женился на первоклассном молекулярном биологе». Возможно, брак с Джоан и был ему полезен, но те из нас, кто хорошо знал Тома, также сознавали, что он ясно видит всю картину, необходимую для понимания сути того, как информация реплицируется в ДНК, переносится в РНК и используется при синтезе белков. Он брался практически за любые аспекты этой проблемы, хотя некоторые из этих проектов требовали многолетнего упорного труда. Поэтому едва ли удивительно, что он решил попробовать свои силы и в изучении рибосомы.
Рис. 8.1
. Том и Джоан Стейц (публикуется с разрешения лаборатории Колд-Спринг-Харбор)Узнав, что Том и Питер решили объединиться для изучения рибосом, я поначалу всерьез обеспокоился, поскольку понимал, что они станут мне грозными соперниками. Но потом выдохнул, узнав, что они полностью сосредоточились на субъединице 50S, взяв за основу улучшенные кристаллы Ады на материале
Некоторое время я также раздумывал, не опробовать ли мою стратегию определения фаз на материале 50S-субъединиц Ады, но не хотел вступать с ней в прямое соперничество, считая, что коллеги этого не одобрят. Естественно, ни одна научная проблема никому не принадлежит. Но на заре развития кристаллографии белков, когда и рентгеновское оборудование, и компьютеры были достаточно примитивны, и требовалось так много времени, чтобы собрать данные, необходимые для расшифровки структуры, – существовала традиция: если кто-то смог получить кристаллы какого-то вещества, то их изучение оставалось его прерогативой. Но с рибосомой все сложилось иначе: ведь она была так важна, и столько лет прошло с момента получения ее кристаллов, а явного прогресса в расшифровке ее структуры не наблюдалось.