Генрих Четвертый и Генрих Пятый глазами Шекспира

Обращаясь к присутствующим высокородным принцам, герцогам и баронам, Карл Шестой называет каждого по имени. Восемнадцать имен-фамилий-титулов произносит! Воспринимать это на слух – легче застрелиться. Да и читать тоже муторно. Для чего Шекспиру понадобилось так отягощать текст громоздкой информацией, если из восемнадцати перечисленных человек в пьесе реально участвуют только четверо (коннетабль и еще трое, включая герцога Бурбонского), а остальные четырнадцать так и остаются просто именами, ни о чем не говорящими современному зрителю? Ответ незамысловат: все эти люди указаны в хронике Холиншеда как погибшие в битве при Азенкуре. Проще говоря, Шекспир сейчас дает нам понять, что король Карл Шестой в буквальном смысле посылает на смерть цвет нации. А. Азимов считает, что в шекспировские времена зритель был куда более подкован в истории и должен был радостно хихикать и потирать ладошки, слыша эти имена. Ну, может быть.

Коннетабль очень доволен решением короля:

– Это будет отлично! – восклицает он. – Эх, жалко, что у Генриха такое хилое войско, к тому же его солдаты устали и болеют. Я совершенно уверен, что как только он увидит нашу могучую армию, то обделается от страха и сразу предложит выкуп. Сражаться он не станет, кишка тонка.

Тоже можно понять: победа над слабым соперником не много стоит и чести не прибавит.

– Коннетабль, поторопите Монжуа, пусть едет к Генриху и скажет, что мы хотим узнать, какой выкуп он может нам предложить, – говорит король, после чего обращается к сыну: – А ты, дофин, останешься в Руане.

– О нет! – стонет дофин. – Ваше величество, ну пожалуйста…

– Наберись терпения, – строго отвечает ему отец. – Останешься со мной в Руане. А вы, коннетабль и принцы, отправляйтесь в поход! Скоро мы победим!

Уходят.

Так, один момент, попытаемся уяснить, кто где находится. «Останешься со мной в Руане» означает, что в данный момент Карл Шестой и его сын именно там и находятся, в главном городе Нормандии, поближе к войскам захватчика, что разумно и объяснимо. Смотрим в авторские ремарки этой и предыдущей сцен и видим, что Екатерина с Алисой пребывают в «комнате во дворце французского короля», а только что описанный эпизод происходит «там же», в «другой комнате во дворце». Что же получается? Что принцесса Екатерина тоже в Руане? А зачем? Для чего тащить юную девицу из столицы в зону военных действий? Ей там совершенно не место! Кажется, Шекспир об этом вообще не подумал… Или забыл, где у него Екатерина, когда писал про Руан.

Сцена 6

Английский лагерь в Пикардии

Входят с разных сторонГауэр и Флюэллен.

Эта сцена почти до самого конца – прозаическая, но смешного в ней куда меньше, чем в ставших уже привычными сценах с солдатами – бывшими друзьями Генриха Пятого.

Флюэллен рассказывает Гауэру об обстановке на мосту, который необходим армии Генриха Пятого для переправки войск на другой берег какой-то реки (Азимов и Норвич пишут, что речь идет о реке Тернуаз, но у Шекспира никаких указаний на этот счет нет). По оценке Флюэллена, «на мосту делаются славные дела», герцог Эксетер – настоящий герой, «защищает мост весьма доблестно, с отличным знанием военного дела». А один прапорщик-лейтенант совершенно великолепен, но почему-то недооценен.

– Его никто на свете не уважает, – с недоумением говорит валлиец, – а я сам видел, как храбро он нес службу.

Имя этого выдающегося воина – прапорщик Пистоль, но Гауэр такого не знает.

А тут как раз входит Пистоль и обращается к Флюэллену со слезным ходатайством: пощадить Бардольфа, который попался на краже распятия из церкви и теперь должен быть повешен. Флюэллен, как обычно, многословен и изъясняется с неуместной цветистостью, однако смысл его речей вполне ясен: в такой ситуации он даже за родного брата не стал бы просить, ибо «дисциплина прежде всего».

Разгневанный Пистоль посылает офицеру проклятия и гордо уходит.

– Это отъявленный плут и негодяй, – говорит Гауэр. – Теперь я его припоминаю; сводник и карманник.

Ну может, и негодяй, но за друга-то заступился, и это делает ему честь.

Флюэллен огорчен и разочарован, ведь Пистоль ему так понравился, «он говорил такие славные слова, что прямо душа радовалась». Ну ничего, валлиец еще припомнит Пистолю оскорбительные слова, сказанные на прощание!

Гауэр произносит замечательный монолог с характеристикой Пистоля и ему подобным типам: