Весь дальнейший разговор короля с солдатами крутится вокруг двух тем: ответственности за смерть без покаяния на поле боя и вероятности выкупа. По первому вопросу Генрих непреклонен: король не виноват в том, что его воины умирают без отпущения грехов. Если солдат так озабочен тем, чтобы умереть с чистой совестью, то должен сам позаботиться об этом еще до битвы: жить честно, не грешить, искупать вину. Не позаботился, умер, отягощенный неотпущенными грехами, – это его собственная ответственность. И это никак не связано с тем, за правое дело воюет король или за незаконное.
Что же до проблемы выкупа, то солдат Бетс считает, что лучше бы король находился здесь один, сдался в плен, за него заплатили бы выкуп, и бойцам не пришлось бы драться и погибать. Генрих ссылается на то, что якобы своими ушами слышал от короля: тот не желает, чтобы за него платили выкуп. Уильямс не верит незнакомому офицеру, у него своя точка зрения на происходящее:
– Если так случится, я перестану верить его королевскому слову, – говорит Генрих.
– Ой, напугал ежа голой задницей! Он – монарх, а ты кто? Да королю плевать на твое мнение с высокой колокольни! Вы только послушайте: он перестанет верить королевскому слову! Просто смешно.
Слово за слово – и дело доходит чуть ли не до дуэли. Генрих и Уильямс договариваются рассчитаться после боя, если останутся в живых. Поскольку сейчас темно и разглядеть лица как следует они не могут, то обмениваются перчатками, чтобы приколоть их к шапке. Тогда они смогут найти друг друга и опознать, уж свою-то перчатку каждый из них всяко узнает. Уильямс настроен весьма решительно, Генрих тоже отступать не собирается:
– После боя я подойду к тебе и потребую свою перчатку даже в присутствии короля, – угрожает он.
Бетс старается их угомонить:
– И в самом деле, – соглашается Генрих, – у французов шансов побольше, чем у нас. Нам нужно будет очень постараться. Ничего, справимся, завтра сам король примется за дело.
Почему-то вся эта сцена напомнила мне стихотворение А. Твардовского «Ленин и печник», которое мы проходили в начальной школе много лет назад. Не знаете почему?
И еще вопрос: а для чего в сцене присутствовал некто Александер Корт? Шекспир не поленился даже имя с фамилией ему придумать, а ни единой реплики не дал. И в чем прикол?
Генрих Пятый остается на сцене один и произносит горестный монолог, в котором Шекспир повторяет ту же мысль, которую вкладывал в уста и других «своих» королей: корона тяжела, ответственность за всю страну непосильна, заботы непомерны. И как хорошо простым крестьянам, которые отвечают только за самих себя, спят здоровым сном и ни о чем не парятся.