Генрих VIII. Жизнь королевского двора

Лишь изредка в Генрихе проявлялись черты, свойственные ему в годы золотой юности. Он по-прежнему был способен очаровывать людей, проявлять доброту и щедрость. Если он чувствовал, что вел себя слишком резко с министрами, то вызывал их к себе и заверял, что причиной его гнева стал разбиравшийся вопрос, а не они сами¹⁶. Хотя сам Генрих не жил таким образом, его идеал короля явлен в отрывках, которые он выделил в своем экземпляре Притчей Соломоновых: «Милость и истина да не оставляют тебя» и «Не соревнуй человеку, поступающему насильственно». Генрих не был бесчувственным и, если что-то трогало его, плакал, не скрывая слез. С годами сентиментальность короля становилась все более явственной.

Хотя Генрих занимался делами гораздо усерднее, чем в более ранние годы, и превратился в исключительно трудолюбивого монарха, он по-прежнему не любил принимать решения и настаивал, чтобы ему давали много времени «для серьезного обсуждения и обдумывания распоряжений». «Как вы знаете, – писал Сэдлер Кромвелю, – его милость не любит ставить подпись»¹⁷. Некомпетентность раздражала Генриха: Норфолк получил выговор за отправку бесполезных писем, полных «чрезмерных и отчаянных рассказов о бедах при отсутствии честных предложений по их исправлению»¹⁸

, сэр Уильям Петре – за отсутствие важных подробностей в его сообщениях из Франции¹⁹. Кранмер же, наоборот, удостоился похвалы за прямоту и краткость. Король выделял большие суммы на содержание эффективной почтовой службы: письма из Кале попадали ко двору к концу следующего дня²⁰. Изумленный Марийяк сообщал, что Генрих «говорит так, будто у него есть люди по всему миру, которые только и заняты тем, что пишут ему»²¹

. Определенно, он был информирован лучше, чем большинство европейских монархов.

Роль верховного главы Церкви сделала короля еще более лицемерным и надменным, чем прежде, и усилила его уверенность в том, что он поддерживает особые отношения с Богом. Марийяк отмечал, что Генрих стал «не только королем, которого должны слушаться все на земле, но и настоящим идолом, которому должны поклоняться»²². Впадая в сильнейший самообман, король постоянно сравнивал свою честность, открытость, простоту и рыцарственность с коварством и лживостью других. Для него, как и для многих людей средних лет, существовали только моральные абсолюты, никаких промежуточных вариантов не было.

Король по-прежнему истово соблюдал религиозные обряды. Однажды, когда его беспокоила больная нога, ему предложили не опускаться на колени для «почитания тела Нашего Спасителя», а получить причастие, сидя в кресле. Он отказался, заявив: «Даже если я не только распластаюсь на земле, но и забьюсь под землю, думаю, я не выкажу достаточного почтения к Его благословенным Святым Дарам»²³. Каждую Страстную пятницу, вплоть до 1546 года, Генрих полз к кресту на коленях.

Однако ему не хотелось отказываться от титула Fidei Defensor (Защитник веры), хотя и полученного от папы, и в 1543 году парламент издал Акт об именовании короля, согласно которому титул становился наследственным и «присоединялся [к имени] навечно, дабы стать высочайшим венцом Его Величества королевства Англии»²⁴

.

В 1540-х годах, если говорить о книгах, Генрих приобретал в основном экземпляры Библии, религиозные сочинения и схоластические тексты²⁵. Примерно в 1540–1542 годах король заказал у французского иллюстратора Жана Маллара, прежде работавшего на Франциска I, прекрасную Псалтирь. В ней имеется семь превосходных миниатюр. На двух изображен король в любимом им образе царя Давида, причем на одной он поражает Голиафа. На остальных король изображен читающим в своей опочивальне или кающимся в грехах. На полях книги есть пометки, сделанные рукой Генриха. Против 25-го стиха 37-го псалма – «Я был молод и состарился, и не видал праведника оставленным» – он написал на латыни: «Dolus dictum» («Горькое высказывание»)²⁶.

Если юная королева и испытывала неприязнь к своему стареющему супругу, то она умело скрывала это, безупречно играя роль верной долгу и любящей жены. Каждый вечер в шесть часов сэр Томас Хинидж, грум стула, к явной радости Екатерины, доставлял ей послание от короля²⁷. Дни ее превратились в долгую череду непрерывных удовольствий: она «не делала ничего, только танцевала и веселилась»²⁸. Королева была слишком молода и неопытна, чтобы интересоваться государственными делами или вопросами управления страной. Единственной книгой, посвященной ей как королеве, стал трактат Ричарда Джонаса по акушерству «Рождение человеческого естества»²⁹. Екатерина не получила хорошего образования, но умела читать и писать, а Мэнокс, чье поведение выглядело подозрительным, научил ее играть на вёрджинеле.

Короновать Екатерину Генрих не собирался. Она совершила торжественный въезд в Лондон по реке, прибыв туда на новой барке, команда которой состояла из 26 человек, а палуба была устлана тростником, отдушенным розмарином. Лорд-мэр и представители гильдий вышли на своих судах, чтобы приветствовать королеву, в Тауэре дали салют.