Геологическая поэма

Все это Валентину следовало учесть еще вчера утром, перед первым маршрутом, когда медный в лучах едва взошедшего солнца, полуголый, москвич восседал в спальном мешке, будто туземный вождь, картинно поигрывал великолепно развитыми мышцами плечевого пояса и жизнерадостно скалил зубы. В поднятых руках он, как щенят за шкирку, держал по сапогу — так называемые геологические, из кожи в два слоя, на двойной кожаной подошве, с ремешками, перехватывающими подъем и верх голенищ. Даже один вид их был столь могуч и несокрушим, что сама собой возникала мысль: нет, такие вещи не могли быть просто пошиты — их, наверно, строили, как ледокол, на специальных верфях. Вот уже третий сезон эти монументальные изделия вывозились в поле со всем прочим рабочим имуществом, однако охотников надевать их в маршрут до сей поры не находилось. «Сбылась мечта идиота! — веселился Роман. — Я дипломную практику на Восточном Памире проходил. В те времена там за пару аналогичных сапог без разговоров давали вот такого барана. — Он показал на метр от земли. — Триста пятьдесят колов на старые деньги, что ты! Я еще тогда дал себе слово: вырасту большой — заведу себе геологические сапоги. И буду ходить в них на танцы. Ваш завхоз сказал про них: несношаемые!»

Да, видимо, завхоз был прав. Валентин взглянул на сапоги — они стояли в сторонке, стояли рядышком друг с другом, стояли твердо, самостоятельно и выглядели так, словно были тем единственным и несокрушимым, что сохранилось от какого-то исчезнувшего чугунного монумента.

— Ладно, посиди, — Валентин сбросил куртку-энцефалитку и, оставшись голым по пояс, начал спускаться за топливом для костерка.

Стланиковый сушняк топорщился метрах в ста ниже по склону. Его было достаточно. Попадались целиком сухие кусты, до жути похожие на застывших в угрожающей позе осьминогов. Их серые крючковато растопыренные щупальца были упруги и крепки, как рессорная сталь. Ломая их, Валентин невольно вспомнил давний, еще из времен студенческой практики, случай, когда вьючный караван их отряда уперся в обширные и густейшие заросли горелого стланика — пожар прошел несколько лет назад. За целый день с великим трудом удалось тогда, действуя двумя топорами, прорубиться всего на какие-нибудь четыреста — пятьсот метров.

Набрав охапку сучьев, он легко, почти бегом поднялся к Роману. Соорудил небольшой костерчик в виде эвенкийского чума. Как порох, вспыхнула заложенная внутрь затравка из ломкого, рассыпающегося в прах бледно-бирюзового ягеля, запахло йодом, и почти бесцветное жаркое пламя тотчас охватило корявые сучья, вымытые многими горными дождями до мертвенно-костяной чистоты.

— Суши портянки, — сказал Валентин и засмеялся. Роман, не поднимая понурой головы, покосился на него.

— Чего веселишься?

— Да вот вспомнил… — Валентин снова фыркнул. — У бурят есть выражение «сушить унты», то есть отдать концы…

— Нахал, я вас зонтиком! — сердито отозвался москвич. — Из-за кого я тут, собственно, сушу унты, а? Я, старый и больной старик! Вот откажусь идти наотрез, лягу и буду лежать — что будешь делать?

— Уйду. Захочешь жрать — прибежишь. Короткими перебежками. И босиком.

— Босиком? — Роман задумчиво посмотрел на свои ноги, пошевелил пальцами. — А это идея, начальник. Оголопятственно. «Там на неведомых дорожках следы невиданных зверей»… Вот так и рождаются легенды о снежных людях… Была со мной хохма на Восточном Памире. Сам понимаешь, места там — что вам сказать! Абсолютные отметки — четыре, пять тысяч метров. Хребты — порезаться можно. Тишина, безлюдье еще со времен начала альпийской революции. Из-за любой горы вот-вот высунется рожа снежного человека. Кошмарная жуть!.. Ладно, пилю как-то маршрутом. Один, между прочим, вне всякой техники безопасности. Свободный, как кошка, гуляющая сама по себе. Стучу себе молотком, компасишком работаю и так далее. Вдруг — что такое? Ручеек, а рядом, между камней, на сыром песочке, — отпечаток автомобильного протектора. Нет, но ты улавливаешь ситуацию: след от покрышки грузовой машины!.. Стою, гляжу и не могу догнать: откуда здесь машина? Высота где-то так под пять тысяч метров над уровнем моря, горы вокруг, ледники, сплошной пейзаж Рериха — сюда ишака и то не затащишь!..

— Может, вертолет? — предположил Валентин.

— А, что ты понимаешь в городской любви! — отмахнулся Роман. — Короче, не догоняю никак, хоть ты убей. Полный завал!.. Обалдело попилил дальше. Чувствую себя дурак дураком. Через пару километров вижу человека: дедуля с овечками в окружении соплеменных гор. Трудящийся Востока. Чумак…

— Чабан, наверно, — теперь уже значительно осторожней заметил Валентин.