Георгий Седов

Балашову представлялось много случаев поговорить с царем о поддержке экспедиции к полюсу. За последние дни не раз приходилось беседовать с государем на дворцовых празднествах, даже за столом. Но Балашов хорошо знал, как не любит Николай портить легкую домашнюю беседу скучным разговором о делах. Больше того, придворные давно заметили, что деловое направление беседы грозит завести в неприятный тупик. Когда речь заходила о чем-нибудь, что может впоследствии потребовать царскую подпись, Николай угрюмо замыкался и, видимо, злился, даже над бровями белело. К тому же разговор мог ни к чему не привести. Случалось, царь забывал свои слова.

По этим соображениям, Балашов решил не торопиться. Он отложил дело до очередной официальной аудиенции.

В день аудиенции он был невольным свидетелем вялого спора между министрами: внутренних дел — Макаровым и морским — Григоровичем. Легкая пикировка министров показала, что и в этом деле не миновать препятствий и интриг. Речь шла как раз о Седове.

Разговор произошел в дворцовом зале в то время, когда группа придворных и министров ждала царского выхода в кабинет.

— Никак ваше высокопревосходительство решили собственным Франклином обзавестись? — скучающе-любезно, с едва уловимым оттенком иронии обратился Макаров к насупленному Григоровичу.

Адмирал неторопливо повернул к соседу голову.

— Не понимаю. Какой Франклин?

— Ну как же, разве не знаете?

— Не знаю. — Григорович пожал плечами. Орлы на адмиральских погонах прыгнули вверх. — У меня нет, слава богу, ни одного Франклина.

— Как нет? А этот, нововременский протеже, как его… капитан Седов? К полюсу собирается…

Адмиральские орлы медленно сели на место.

— Ах, да, читал, читал… Собирается.

— Что же это, с вашего благословения?

— С моего благословения? — повел бровями моряк.

— Я думал, да.

— Ничуть. Я даже не знаю этого офицера.

— А я заинтересовался личностью вашего путешествователя. Велел навести кое-где справки. Был удивлен. Думается, что нововременцы могли бы выбрать кого-нибудь получше. Настоящий и типичный парвеню

[20]. Крестьянин, сын рыбака с Азовского моря. Гидрограф, служил раньше в торговом флоте. Написана, говорят, у него брошюрочка — не то чтоб красная, но… с душком. Как же это вы не поинтересовались?

Григорович развел руками.

— Зачем мне, дорогой? Это частное дело — путешествия. К полюсу, в Сахару, на экватор, к Новой Гвинее — пусть путешествует во здравие. Мне-то какое дело?

— Позвольте с вами не согласиться. Если человек отправляется к полюсу — это уже не частное дело. Нет! Об этом путешествии будут всюду говорить и писать в газетах всего мира. И если оно осуществится на самом деле, то далеко не безразлично, кто пойдет. А для вашего министерства и флота — особенно.

— Почему?

— Ну как же! Полюс теперь — это финиш в скачке с препятствиями, организуемой нациями. Именно — скачки. Разве не так? Хорошо! Для конских скачек мы выпускаем лошадей лучшей крови, с большой родословной.

Макаров помедлил с секунду — привычный прием оратора перед эффектной фразой. И заключил:

— Так почему же, почему здесь, на международных скачках, мы собираемся выпустить для участия в них какого-то худородного офицера, простите, мужика? Как будто нет у нас во флоте блестящих офицеров, кровных дворян…

Балашов не слышал конца разговора. Показался в двери Фредерикс, сделал ему знак пройти к царю.

Николай сидел в кресле перед письменным столом в позе, перенятой у отца: откинулся на спинку, положил обе руки на стол. Одна лежала спокойно, другая изредка выбивала барабанную трель. Придворные знали, что эта поза избрана для приема докладов еще в бытность наследником.

— Что у вас? — спросил Николай официально-вялым тоном.

Балашов начал доклад. Он говорил о партии националистов, группирующихся вокруг всероссийского Национального клуба. Гофмейстер привел несколько цифр, характеризующих состав партии и имущественное состояние ее членов. К партии примыкают большинство крупных землевладельцев, часть помещиков, некоторые сановники; есть члены из торговцев, совсем немного богатых крестьян. Хуже всего обстоит с расширением состава партии. Несмотря на пропаганду нескольких больших газет, на явную поддержку влиятельных лиц и всем открытый доступ, партия не увеличивается в числе. В клубе националистов обсуждалось такое положение. Все сошлись на прискорбной оценке: идея русской государственности не получает широкого распространения. Между тем, если бы партия националистов стала многочисленной, если б она сумела объединить все имущие слои общества, включая купечество, служилое чиновничество, и повела бы за собой зажиточных крестьян, ее влияние распространилось бы всюду. Тогда бы удалось без труда задавить оппозицию в Государственной думе и создать национальное единство. А главное — при поддержке националистов облегчилась бы борьба правительства с так называемыми левыми партиями.