Герои умирают

Я отворачиваюсь к окошку: не хочу показывать пацану, что не помню его имени. С места, где я сижу, на острой грани между тьмой и ярким светом, мне хорошо видна та часть базара, вон там, у изгиба стены стадиона, – где я уложил этого самого парнишку бараньей ногой, которую взял с прилавка Лума; как давно это было, полжизни назад.

– А Паллас?

– Никто не знает, где она, Барон. Мы с Томми пошли туда, а там никого нет. Мы ждали и все такое; Томми и сейчас там, но никто не появился.

Я поворачиваюсь к Таланн, которая сидит на полу, возле тюфяка с Ламораком, но она отвечает мне лишь раздраженным пожатием плеч:

– Это единственное место, которое я знаю. Что я могу поделать?

Разумеется, ничего. Удивительно, что она смогла извлечь из своей памяти хотя бы одно место встречи, вопреки всепроникающему действию чертова заклятия. Вообще, с тех пор как я объяснил ей, что именно сделала Паллас, она все время дергается, будто злится. Но я ее не виню.

– Ага, – поддакивает парень, – никто ее не видел после вчерашнего побоища.

– А ты ее видел? – Что-то у меня в груди как будто разжимается, и мне становится легче дышать. Я хрипло спрашиваю: – Как она? В порядке? Как она выглядела?

Он ухмыляется мне в ответ:

– Да нормально она выглядела, не считая того, что половина чертовых Серых Котов неслась за ней вдогонку по улице. Вот тут-то и началось побоище. Славно мы их закидали говном.

– Каким еще говном?

– Ой, а я думал, ты знаешь, Барон.

И он начинает сагу о том, как Паллас сражалась с Серыми Котами в Промышленном парке; послушать его, так подумаешь, что она там все в клочки разнесла, пока удирала от Котов в Крольчатники, и что да, он лично был там, с радостью ответил на ее призыв и собственноручно запустил первый влажный ком говна, который расквасил нос самому Графу Берну.

Пацан так точно подражает мимике Берна, когда тот впал в ярость от такого оскорбления, что я против воли начинаю хохотать; рассказанная парнем история заставляет меня потеплеть к нему, я думаю: «Как жаль, что я сам там не был, сколько я пропустил». Он, видя мою реакцию, повторяет рассказ снова и снова, каждый раз прибавляя все новые детали, так что мне наконец приходится его остановить. В конце концов, даже мысль о том, как Берн получил хороший заряд дерьма прямо в морду, перестает быть такой уж забавной… если ее повторить сотню раз.

Я смеюсь искренне, и все же вместе со смехом ко мне приходит одна мыслишка, неприятная, как тычок пальцем в ребра, призрак кинжального удара: а чего это она так хорошо без меня справляется? Наверное, где-то в глубине души я все же лелею надежду, что без меня она ничего не сможет сделать, что она нуждается во мне больше, чем сама готова признать. Может, я даже завидую тому, что, оказавшись один на один с Берном, который едва не убил меня на днях, и Ма’элКотом, который может раздавить меня, как муху, она выстояла и даже добилась своего. То есть она свободна и действует, так что беглецы, которых она покрывает, тоже живы и прячутся где-нибудь. И если бы не странный побочный эффект того заклятия, то мне бы и делать здесь было нечего.

– Ты знаешь, куда она могла завести Берна с Котами? – спрашиваю я. – И что она вообще делала в Промышленном парке?

Он пожимает плечами:

– Не-а. Хотя, кажись, кто-то мне чё-то говорил… не, не помню. А это что, важно?

– Да нет. Спасибо тебе, парень. Не в службу, а в дружбу: спустись вниз и пригляди там за величеством.

Парень сильно ударяет себя кулаком в кольчужную грудь в идиотском салюте, который придумали себе Подданные и который так любят демонстрировать при каждом удобном случае, закашливается от удара, потом гремит мечом: проверяет, хорошо ли клинок ходит в ножнах. Потом, исчерпав все поводы для того, чтобы торчать у меня на глазах, он поворачивается на пятках, неуклюже имитируя военный поворот «кругом», и поспешно выходит из комнаты. Я слышу, как он топает по рассохшемуся, пораженному сухой гнилью деревянному полу, и вспоминаю, как это – быть таким юным.

Безнадежно – моя юность осталась так далеко позади, как будто с тех пор я прожил несколько жизней. Я возвращаюсь к наблюдательному пункту у окна.

Тем временем у стадиона появился целый взвод регулярной тяжелой пехоты: солдаты обливаются потом под кирасами и, злые как собаки, бросаются на каждого встречного-поперечного, хватают прохожих, задают им какие-то вопросы, а то и затрещины отвешивают. Откуда-то с запада на солнце наплывает большое облако, значит скоро опять будет дождь. То-то солдатикам повезло – сначала испеклись на солнце в своих кирасах и потому были злые, теперь промокнут и замерзнут и тоже будут злыми, хотя и по другой причине; зато под рукой бесконечный запас Простолюдинов, на которых можно беспрепятственно срывать зло: мечта любого служаки.

– Хотя кое-что я помню, – вдруг начинает Таланн, так медленно и равнодушно, что, я думаю, часа два репетировала интонацию, прежде чем сказать. – О Паллас. Несмотря на заклятие этого, как-его-там. Я помню, как она сблизилась со всеми нами и как заботилась о каждом из нас, особенно о Ламораке.