Герои умирают

Мне случалось получать хорошие удары под дых, в том числе от Профессионалов. Однажды я даже от самого Джерзи Купцщхина огреб, а он был тогда чемпионом мира в тяжелом весе. Так вот, ответственно заявляю: тогда мне не было так больно.

Да есть ли на свете хоть один человек, который еще о них не знает?

Я долго не отвечаю, смотрю на Ламорака, на его лицо, такое красивое и мужественное, прямо как у серфера, даже несмотря на все синяки и ушибы. Все его тело укрыто тряпками, а вот лицо на виду, и я наблюдаю, как подергиваются под опущенными веками его глаза; вот он стонет и мечется во сне, и я думаю: «Уж не Театр ли Истины ему снится? Надеюсь, что так».

– Да, – говорю я. – Она такая и есть. Заботливая.

– И она будет очень-очень, ну просто очень благодарна тебе за все, что ты сделал. – Она подается ко мне. – Особенно за Ламорака.

Еще минуту-другую я смотрю на Таланн, которая вдруг оказывается на расстоянии вытянутой руки от меня. Должен сказать, что, умытая, одетая в свободные брюки и тунику такого же кроя, как те, в которых я видел ее в ролике, взятом напрокат, она – одна из самых красивых и запоминающихся женщин, каких я имел удовольствие встречать в жизни.

И даже будь материя, из которой сшита ее одежда, достаточно плотна для того, чтобы предоставить больший простор работе мужского воображения – что в данном случае не так, – там, в Донжоне, у меня было время, чтобы оценить ее прелестные округлости, насладиться игрой мускулов на ее длинных ногах и аккуратной попке. Платиновые волосы, расчесанные и отмытые от грязи, сияют, образуя пронизанный солнцем ореол вокруг ее лица с изящно очерченными щеками и подбородком, покрытым нежным пушком. Она такая красивая и такая отважная, вернее, яростно-безрассудная, как все истинные герои, и такая умелая в бою, что я уверен – ее преданность благородному искусству убийства превосходит, наверное, даже мою. И мне стоит только протянуть руку, привлечь ее к себе, провести большим пальцем по нежной персиковой коже, и она моя.

Ее фиалковые глаза так глубоки, что в них можно утонуть. Я любуюсь ею, а она делает почти незаметное движение, выпячивая грудь так, что ее соски проступают сквозь тонкую ткань, привлекая мой взгляд.

Видал я соблазнительниц и посноровистее – вот только не помню когда и где.

Так вот она что затеяла – закинула удочку и ждет, не клюнет ли рыбка на ее наживку, а то, что она сказала про Ламорака сейчас, не более чем рыбацкая хитрость – так хлопают по воде, чтобы напугать рыбу и заставить ее плыть прямо в сети. А я-то, идиот, уши развесил.

Наверное, я и правда идиот, раз не хочу склевать наживку у такой прелестной рыбачки.

– Хватит, – говорю я ей. – Я все о них знаю.

Она округляет глаза:

– О ком – о них?

– О Ламораке и Паллас. О том, что между ними есть.

Мое признание ее ошарашило.

– Ты знаешь? Тогда почему ты… как ты… ну, в смысле, они же это… а ты такое сделал…

Какой-то силач влез неизвестно как в мой череп и начал дубасить меня кулаком по глазам сзади. Нет, не кулаком, а шипастым моргенштерном.

– Давай не будем об этом, пожалуйста.

– Но вы?.. Кейн, прости меня за настойчивость, но у вас с Паллас… всё? В прошлом?

Тип в моей голове сменил моргенштерн на бензопилу, и ее вой рвет мне уши.

– Она так думает.

– Кейн…

Ладонь, которую она кладет мне на плечо рядом с повязкой, закрывающей трапециевидную мышцу спины, оказывается теплой, сильной и такой нежной, что я чувствую, как ее тепло проникает в мою плоть и развязывает узлы, которыми она стянута изнутри. Я окунаюсь в ее фиалковый взгляд и… Нет, это не простое кокетство и даже не простое заигрывание. Она предлагает мне нечто куда более соблазнительное и неотразимое, чем просто секс. Она предлагает мне понимание.

– Тебе, наверное, больно.

Но я делаю вид, что не понимаю:

– Да нет, река все промыла. Рана, скорее всего, не воспалится.

Но ее не проведешь. Она снова устраивается в позу воина, подогнув под себя обе ноги, и смотрит на меня со сверхъестественным спокойствием.

Я пожимаю плечами, и острая боль пронзает пострадавшую мышцу. Я размеренно дышу, призывая монашескую версию мыслевзора – упражнение в самоконтроле. Силач с бензопилой потихоньку удаляется – он все еще там, внутри моей черепной коробки, и в то же время далеко, боль в плече унимается тоже. Я начинаю сосредоточенно массировать распухшее колено, жалея, что под рукой нет пакета со льдом. Только сосредоточившись на этой внешней ране, довольно болезненной, я могу снова вернуться к той, что у меня внутри.

– То, что происходит между Ламораком и Паллас, касается только их двоих, – тихо говорю я. – Я здесь ни при чем.

Таланн умудряется выразить недоверие, не изменив выражения лица.

– Нет, правда, – повторяю я. – Это все не важно.

Ее голос такой же теплый, как и рука, лежащая на моем плече.

– Нет, Кейн, это важно. Это грызет тебя изнутри. Это же всем видно.

– Их отношения – это их дело, – повторяю я. – А то, что я чувствую к Паллас, – мое дело.

– Значит, для тебя… – Изящный контур ее лица вдруг обвисает, совсем немножко. – Для тебя ничего не в прошлом.

Моя голова наливается свинцовой тяжестью.