Его правая рука была примотана к груди, чтобы ограничить подвижность трапециевидной мышцы. Рана, кое-как обработанная от заражения и зашитая грубыми крупными стежками, не поддавалась вмешательству продвинутых земных технологий, поскольку это грозило возможным разрывом континуума при следующем Трансфере в Анхану. Кейну сделали несколько инъекций универсальных антибиотиков отложенного действия, так что теперь внутри пострадавшей мышцы медленно растворялся недельный запас крошечных капсул с обезболивающим. Левое плечо и колено дико болели – не только от битья, но и от стероидов, которыми накачали оба сустава; и хотя противовоспалительное ввели в каждый из многочисленных темно-багровых синяков, оставленных гелевыми дубинками, которыми забили его до бессознательного состояния, весь его торс был обмотан липкой хирургической лентой, чтобы скрыть опухоли.
В Анхане он будет объяснять свои синяки падением в Шахту. Хорошая версия, не хуже всякой другой: журналисты проглотили не поморщившись, да и младший медперсонал тоже.
Хари так пристально вглядывался в капли дождя, вертикально скользившие по стеклу снаружи, будто надеялся прочесть в их траекториях ответы на свои вопросы. «Странно, каждый раз, когда я здесь, идет дождь», – подумал он.
– Не понимаю, какой ему от этого прок, – продолжал он вслух. – Он даже разрешил журналистам доступ в мою палату – не успел я глаза открыть, а они уже тут как тут, жужжат вокруг меня, как мухи. В такси по дороге сюда не было канала, по которому не болтали бы обо мне. Одни цитировали меня, другие довольствовались интервью с медперсоналом, на третьих каналах Актеры-пенсионеры строили предположения о том, как прошла моя финальная встреча с Берном. Агенты по связям из студийного отдела маркетинга обещали ускоренный перевод записи в формат вторичного просмотра, какие-то придурки пищали, что им якобы известно о «дефекте в механизме Трпнсфера Уинстона».
Хари приложил левый кулак к стеклу и уперся в него лбом, разглядывая складки кожи на большом и указательном пальцах и грубые подушечки мозолей на костяшках.
– Один тип из Чикаго взял интервью у родителей Шанны. Так вот, они… – Горло вдруг перехватило так, что пришлось прокашляться. – Алан и Мара не смогли получить места, представляешь? Им даже нельзя воспользоваться компьютером собственной дочери, поскольку это ведь не ее Приключение, а мое. Они же Торговцы, ты помнишь. Койка для первого просмотра им не по карману. Черт, я должен был дать им денег, но я даже не подумал, а они слишком горды и ни о чем меня не попросили… Так вот, эта чикагская сволочь устроила сбор пожертвований, этакий всемирный марафон, чтобы собрать сумму, которая позволит Лейтонам досмотреть до конца мое Приключение. Говорят, он уже собрал кучу денег, а пожертвования все продолжают поступать – угадай с трех раз, кому достанется разница?
Отбившись от медийных акул в госпитале Студии, Хари даже не поехал домой: он знал, что́ его там ждет, – съемочные группы с камерами, софитами и микрофонами наперевес наверняка окружили Эбби так, что и близко не подойдешь. Марк Вайло не отвечал на звонки: он покинул Студию вечером, пока Хари валялся без сознания в госпитале. Хари решил, что он, должно быть, уединился со своей Доул в каком-нибудь заповеднике Свободных и они вместе ловят кайф. Да и что от него толку – ну прикрыл бы он Хари от прессы, а дальше что? Ему ведь не выскажешь всего, что накопилось на сердце, не выложишь все, чем так необходимо поделиться хоть с кем-нибудь.
К тому же многое из того, что ему надо рассказать, опасно: за такие слова, если их услышит Социальная полиция, ему не поздоровится – быстро перешьют в киборга, и дело с концом. И Вайло не поможет, да Хари и не стал бы подвергать Патрона такому риску.
Вот почему он выбрал то единственное место, куда мог поехать всегда, и того единственного человека, который все выслушает и никому не расскажет. Этим местом был социальный лагерь Бьюкенен, точнее, его изолятор для немых, где ни одно слово не записывалось на пленку и даже не прослушивалось, а человеком там был безумный отец Хари.
– Как ему удалось так ловко собрать все в одну кучу? Получается, он знал, как все будет, еще когда отправлял Ламорака в Надземный мир, чтобы тот предал Шанну? Или когда давал согласие на ее Приключение? Если так, то с чего все началось? С Тоа-Фелатона, что ли? И что для него важнее – уничтожение Ма’элКота или рейтинги?
Дункан Майклсон бессильно лежал в постели, слушал Хари и молчал, только хрипло кашлял время от времени. Тогда вены на его лбу выступали жгутами, и Хари, как всегда, не знал, понимает его отец или нет, пока тот не заговорил:
– Какая… разница?
Бледный призрак отцовского лица отражался в заплаканном окне, и Хари ответил ему, не поворачивая головы:
– Никакой, конечно. Все равно я уже труп.
– Нет…
Тело Дункана сотряс конвульсивный кашель, рот наполнился слизью. Хари подошел к кровати, ослабил ремни на отцовских запястьях и поднес к его рту бумажный платок, чтобы он мог сплюнуть. Потом осторожно обтер ему губы.