Герои умирают

Про себя она пела без слов, без образов; ее мозг рождал чистую мелодию и чистое желание. Она пела волну, которая поднимет на свой гребень баржу с жизнями внутри и понесет их вдаль, к морю, – волну, которая начнется здесь, в порту Анханы, изогнет податливую могучую спину над руслом реки и опустится лишь в гавани Тераны.

Арбалетчики стреляли в нее, стоящую на гребне этой волны, но целили-то они в ноту вечной Песни. У Песни была своя жизнь, и она защищала Паллас. Вот она подняла руку, и вода поднялась вокруг нее, словно стены замка. Стрелы попали в них и увязли – так пузырьки воздуха растворяются в воде бесследно.

Далеко внизу она видела мост, на нем Берна и мертвую Таланн рядом с ним. Солнце, клонясь к западу, отразилось от водяной стены и, будто огнем, осветило его лицо; она увидела пульсацию канала, который соединял его с дворцом Колхари, и почувствовала прилив Потока.

Берн метнул в нее молнию.

Даже сейчас ее сил не хватило бы, чтобы противостоять его силе, но прямого противостояния и не требовалось. Мелодия вильнула, из ритма вырвалась огромная пенная рука и перехватила молнию в полете. Та взорвалась шипучим паром, огромным теплым облаком чистейшей белизны, которое на миг окутало саму Паллас и ушло ниже, пока она продолжала скользить вперед на гребне.

Мост Рыцарей затрясся, когда волна приблизилась к нему, и рухнул, когда она погребла его под собой. С грохотом, от которого содрогнулись даже циклопические стены Старого города, волна прокатилась над мостом, легко перенесла баржу с беглецами и еще дюжину суденышек помельче поверх натянутых противокорабельных цепей и заскользила с ними вниз по течению, к свободе.

«Я это сделала, – мелькнуло в голове у Паллас, – у меня получилось». И в ту же секунду связь с Песней стала зыбкой и Паллас вернулась в себя.

Она стояла на гребне волны на высоте двести футов. Мимо скользили крыши Анханы и даже дворец Колхари, который оказался ниже ее водяной башни. А еще она увидела гавань, которая была разрушена целиком, от моста Дураков до руин моста Рыцарей: перевернутые корабли и баржи разбились в щепки, налезая на берег и друг на друга; дюжины людей оказались в воде – одни еще боролись, другие неподвижно лежали на воде лицом вниз; повернутые к реке стены пакгаузов вдавило внутрь, и из них вытекала вода; берега были завалены трепещущей рыбой…

Паллас невольно вскрикнула, напуганная тем, что она натворила. В момент потрясенной неподвижности, когда волна стала опадать и она начала опускаться вместе с ней, какой-то арбалетчик выстрелил в нее со стены, и его тяжелая стрела пробила Паллас грудь, сломала ребро и вонзилась в легкое.

Как во сне, Паллас почувствовала вкус крови, которая вскипала в ее горле в такт дыханию. Словно нехотя, она подняла руку и ощупала стальные лопасти стрелы, которая накрепко засела в ней, удерживаемая плотной кожей ее доспехов.

«Меня застрелили, – пришла мысль. – Я ранена. – И еще: – У меня получилось».

Вот и все, о чем она думала, соскальзывая в реку; когда Паллас достигла дна, бурлящая вода обрушилась на нее и в один миг погасила сознание – так сомкнутый вокруг свечи кулак мгновенно гасит ее огонь.

14

Труженик в униформе пилотировал мягко жужжащую кабину простым нажатием рычага в полу: вперед – движение, назад – остановка. Направление машина отыскивала сама. Помимо этого, в обязанности Труженика входило, судя по всему, стоять навытяжку и непрерывно улыбаться, демонстрируя готовность к общению с пассажирами.

Однако пассажиры данного рейса к общению вовсе не стремились: Марк Вайло, как и все прочие представители высших каст, отличался избирательной слепотой, которая помогала ему не замечать никого, чье положение было ниже Профессионала, а Хари всю дорогу сосредоточенно медитировал, надеясь, что дыхательная техника поможет ему развязать узел, в который завязался его желудок, а также убрать противный кислотный привкус в горле.

Марк заехал за Хари на своем «роллс-ройсе». Добрые четверть пути над Тихим океаном он с напускным добродушием болтал о своих последних приобретениях и подковерных сделках, хвастался тем, как он ловко перебежал дорогу одному конкуренту и как толкнул в регуляторные тиски другого. Но едва на горизонте показался остров с облаком на вершине, болтовня Вайло сделалась сначала пустой, как будто он говорил одно, а думал совсем о другом, а потом и вовсе стихла. Хотя Марк и бравировал своим так называемым романом с Шермайей, но даже он, как, впрочем, и любой другой, не чувствовал себя вполне уверенно, приближаясь к воздушному пространству Свободных, а ведь Доулы не просто были Свободными, они были одной из Первых семей с самого начала.

Хари обрадовался наступившему молчанию, словно подарку. Неужели он и раньше считал Вайло таким же утомительным и просто подавлял все эти годы раздражение, которое тот ему внушал? Умеет Патрон вообще думать о чем-то, кроме своего члена и банковского счета?

«Роллс» уже описывал в небе тугую спираль, заходя на посадку в аэропорту Кауаи, когда Вайло пришло в голову спросить, зачем Хари вообще понадобилась эта встреча с Шермайей.