Герои умирают

Бешеная сучка выхватила ножи и снова пошла на него, вертя ими так быстро, что клинки засверкали, рисуя сложный узор. Ее лицо сохраняло при этом безразличное выражение покоя. Берн дал ей приблизиться; когда она оказалась на расстоянии вытянутой руки от него, он взмахнул Косалем, метя ей в голову. Но она проскользнула под меч – при всей своей магической мощи Косаль был большим и довольно неуклюжим оружием.

Когда она оказалась совсем близко, Берн наотмашь ударил ее прямой ногой в ребра, заодно прикрыв Щитом солнечное сплетение от ее удара. Острие ее ножа вспороло ему одежду и чиркнуло по коже, зато от его удара она взлетела в воздух, перекувырнулась и отлетела на другую сторону моста, где сильно грохнулась о брусчатку.

Покачиваясь, она встала на ноги. Изо рта у нее текла кровь. Видимо, удар его ноги порвал что-то у нее внутри. И все же она ухмыльнулась, показывая окровавленные зубы, и ткнула пальцем в его ногу.

– А ты все же уязвим, – сказала она.

Берн взглянул, куда она показывала. На ноге, которой он нанес ей удар, был порез – неглубокий, задета была только кожа, а кровь уже впиталась в саржевые штаны. Видно, она все же успела чиркнуть его своим вторым ножом.

– Может быть, – ответил он, – но по сравнению с тобой могу считаться неуязвимым.

Теперь он сам ринулся в атаку, рубя воздух длинным мечом. Но она, даже раненная, была неуловима, как призрак: с нечеловеческой быстротой и грацией она обтекала каждый удар, не делая даже попыток отбить или заблокировать его, избегая малейших соприкосновений с неотразимым клинком.

Их бой походил на танец, на головокружительный балет, и по лицу и плечам Берна скоро потек едкий соленый пот. Она то подпускала Косаль к самому своему лицу и в последний момент успевала отпрянуть, так что лезвие рассекало воздух в дюйме от ее носа, то стремительным, как удар хлыста, движением выбрасывала вперед обе руки, и ее ножи оставляли царапины на теле Берна раньше, чем тот успевал повернуть свой могучий клинок. Да, эта девка оказалась самым необычным бойцом, какого ему доводилось видеть в жизни, не говоря уже о том, чтобы сталкиваться клинком к клинку, и все же искусство – лишь половина битвы. Ее искусство не будет спасать ее вечно: внутреннее ранение, от которого из ее рта продолжала струиться кровь, стекая на подбородок и капая с него на одежду, в конце концов измотает ее, лишит скорости. Берн был уверен в исходе их поединка.

Но все закончилось еще быстрее, чем он предполагал. Делая выпад в ее сторону, Берн вдруг увидел, как маска сосредоточенности соскользнула с ее лица, как расширились ее зрачки и приоткрылся рот. Он завершил выпад, и сладкое чувство удовлетворения затопило его тело, когда поющий клинок проткнул ее золотистую кожу пониже пупка и вошел в ее тело по самую рукоятку.

– О Великая Мать… – прошептала она.

Берн навалился на ее слабеющее тело и поцеловал ее в окровавленные губы, наслаждаясь их гладкой полнотой и металлическим привкусом. Затем он шагнул назад и повернул рукоятку Косаля так, что в ее теле открылась огромная сквозная дыра, через которую кольцами вывалились ее внутренности.

Она охнула и упала на колени. Берн отошел, тяжело переводя дух, и наблюдал, как она дрожащими пальцами ощупывает края смертельной раны, этой невозможных размеров сквозной дыры в своем теле, как смотрит на кишки, к которым уже прилипли пыль и песок с брусчатки. Выражение изумленного недоверия не сходило с ее лица.

– Что, не думала, что с тобой такое случится, а? – хрипло сказал Берн, все еще переводя дух после боя. – Извини, но трахнуть тебя все же не получится. Не люблю мертвяков, знаешь. Но ничего… было почти так же здорово.

Ему показалось, что она хочет ему что-то сказать, и тут он понял, что она смотрит вовсе не на него, точнее, не смотрит на него с того самого момента, как он воткнул в нее меч. Она смотрела за него, поверх его плеча, на реку. Берн обернулся, чтобы проследить ее взгляд, и обмер.

Первой его мыслью было: «Трахать меня в жопу».

Прямо на него по реке с гулом катилась стена пенистой зеленой воды высотой в сотню футов, титанический вал двигал перед собой корабли, ящики с грузами и мертвые тела. Берн поднял голову выше, еще выше, не в силах постигнуть огромность надвигавшейся на него катастрофы. Сверкая на солнце, гигантская масса воды все прибывала и прибывала, гребня пока даже не было видно. И на этой волне, скользя по ее переднему скату и в то же время бережно поддерживаемая ею, точно водяной ладонью, шла одна-единственная баржа, а на ее палубе стояла, словно божество, оседлавшее реку, одна-единственная человеческая фигура, женская фигура…

Паллас Рил.

Берн среагировал мгновенно: он знал, убежать с моста не получится, мало времени.

И он недрогнувшим голосом отчетливо произнес:

– Ма’элКот.

Я С ТОБОЙ, БЕРН.

Высоко над ним, на гребне волны, приближалась Паллас Рил, и у нее не было даже подобия Щита.

Берн сказал:

– Я все же возьму ту молнию, сейчас.

Пламя полыхнуло сквозь его кожу, и он выбросил вперед кулак.

13