Герои умирают

Навстречу нам плотным потоком двигаются братья, послушники и ученики, они спешат на ужин. Все они с любопытством провожают меня взглядами. Монастырское посольство Анханы регулярно оказывает медицинскую помощь всем нуждающимся, так что хромающий окровавленный человек в его коридорах – не редкость и, по идее, не должен привлекать особого внимания. Вопрос в том, как много из тех, что попались мне навстречу, знают, кто я…

Внизу, под тяжелыми сводами расположенного в полуподвале госпиталя, брат целитель таращит на меня глаза, когда я выдыхаю свое имя:

– Кейн из Твердыни Гартана.

– Бог ты мой, – выговаривает он и в смятении поджимает губы. – О мой бог. Посол, наверное…

– Я требую убежища. Я – Гражданин Человечества и Слуга Будущего. Я не нарушал клятвы и не преступал закона. По закону и по обычаю я имею Право на Убежище.

Но брат целитель глядит на меня сердито:

– Я не уверен, что…

– Не болтай чепухи. Ты прекрасно знаешь, кто я. Чего еще тебе надо? Тайного рукопожатия?

На его лице крупными буквами написано: без разрешения посла пальцем о палец не ударю. Вообще-то, он предпочел бы, чтобы меня сию секунду хватил удар и я умер бы у него на глазах раньше, чем он даст мне ответ. Но я изобразил требуемое рукопожатие и тем не оставил ему выбора: он знал закон.

– Добро пожаловать, Кейн из Твердыни Гартана, – кисло сказал он. – Братья твои примут тебя в свои объятия, и тебе нет нужды бояться сильных мира сего. Здесь ты обрел Убежище.

– Класс. Кто здесь сегодня дежурный, кто заштопает мне ногу?

– Вооруженное нападение или несчастный случай?

– Нападение. Эй, – доходит вдруг до меня, – у вас сегодня что, день Криллиана?

Он кивает, еще сильнее поджав губы, так что его рот превращается в узкую полоску.

– Криллиан помогает страждущим три дня в неделю в качестве покаяния за мелкую провинность. Келья номер три. Погрузись в медитацию и жди, пока он тебя вызовет.

– Как скажешь.

Хромая, я отправляюсь на поиски третьей кельи. Вдоль стен на деревянных скамьях сидят люди – больные, с переломами, они ждут своей очереди и провожают меня отнюдь не дружелюбными взглядами. Ну и пусть – вреда мне от них столько же, как от дождя в теплый летний день.

Дохромав до нужного мне ответвления коридора, я на секунду задерживаюсь на углу возле подставки для свечей, беру одну – она уже с подсвечником, снабженным овальным экраном от ветра, – зажигаю ее от горящей поблизости лампы и окунаюсь во тьму нового коридора.

Коридоры и кельи всех Монастырей в мире лишены не только освещения, но зачастую и окон. Каждый монах сам должен нести свой свет, и в этом есть глубокий символический смысл: каждый сам борется с тьмой, не полагаясь на усилия других. Символы, сплошь символы, призванные на каждом шагу напоминать нам о нашей Священной Миссии.

Вот ведь бредятина.

Хотя есть, наверное, на свете такие идеалисты, или попросту легковерные, которые и теперь верят, что все Монастыри преданы Будущему Человечества, остальные давно уже прочухали, что их главная задача – обретать власть, как можно больше власти, политической, финансовой, всякой.

И так уж вышло, что в последние годы эту свою задачу Монастыри решали с моей помощью – по крайней мере, время от времени. Причем я далеко не единственный и даже не самый лучший их слуга – лишь самый известный.

Келья номер три оказывается прямоугольной коробкой: два метра в ширину, три в длину и еще примерно два с половиной в высоту. Я закрываю дверь, прислоняюсь к стене и медленно сползаю по ней на прохладный пол из плит песчаника – не хочу, чтобы нога подо мной подогнулась. Ставлю рядом с собой свечу и при ее свете любуюсь прекрасным барельефом, вырезанным на дальней стене.

Отблески колеблющегося пламени скользят по нему, и кажется, что вырезанные в песчанике глаза Джганто, Нашего Основателя, оживают и с печалью взирают на меня сверху вниз. В сложенных лодочкой ладонях он держит весь наш мир, хрупкий, как тонкостенное яйцо дракона, такой же бесконечно редкостный и драгоценный.

– Да, было время, когда ты и меня надул, ты, сукин сын, – шепчу я. – Я помню, каково это – верить.

В углу кельи я замечаю бронзовую статую: она изображает мускулистого пышноволосого мужчину с пронзительным взглядом; у ног статуи стоят блюда с приношениями и огарки свечей. Святилище Ма’элКота – похожее я уже видел у Кирендаль, хотя это, по-видимому, используется по назначению.

Черт, как меня бесит вся эта маета со святилищами.

Но вот в дверях появляется жрец Хрила. Он, судя по всему, не спешит: Хрил исцеляет лишь раны, полученные в бою, так что вряд ли у него сейчас отбоя нет от пациентов. Как все хрилиты, этот жрец в латах – они всегда так ходят, даже, наверное, спят в них, – стальной нагрудник отполирован так, что пламя моей свечи отражается в нем, как в зеркале. Мы обмениваемся парой слов – достаточно для того, чтобы он понял характер моей раны. Я вижу, как вспыхивают его глаза, когда хрилит слышит, что меня укусил огр, но тут же гаснут, когда он узнает, что огр пережил наше столкновение.