Гибель конвоя PQ-17. Величайшая военно-морская катастрофа Второй мировой войны. 1941— 1942 гг.

Достигнув своей цели, его крейсерское соединение снова легло на курс, параллельный курсу конвоя. Он впервые нарушил радиомолчание, чтобы сообщить адмиралтейству и своему главнокомандующему, что за ним следили, добавив, что он хотел бы, чтобы и конвой, и крейсерское соединение прошли в 70 милях к северу от острова Медвежий.

В течение вечера немецкие подводные лодки стали приближаться к конвою. Одна за другой они делали попытки подойти вплотную к конвою, но полосы тумана и спокойное море очень мешали. «Условия для лодок самые неблагоприятные, какие только можно себе представить», – жаловался адмирал Шмундт в тот вечер. Командиры его подводных лодок отчетливо видели грузовые суда и насчитали четыре аэростата ПВО, готовые к запуску. Один за другим Рехе, Тайхерт, Бильфельд, Боман и Зимон вновь выходили на конвой, но ни один не смог атаковать. «Множество лодок подступают к нам, – писал помощник капитана американского грузового судна «Беллингем» в своем дневнике тем вечером и ночью. – Разрывы глубинных бомб сотрясают корабли целые сутки напролет». За полчаса до полуночи с флагмана Гамильтона катапультировали самолет «Уолрас» на противолодочное патрулирование за кормой у конвоя по просьбе капитана 2-го ранга Брума. Гамильтон передал через экипаж самолета новое предложение Бруму: держать конвой в 400 милях от аэродрома в Банаке.

«Уолрас», неповоротливый, уродливый и медлительный, имел экипаж из трех офицеров военно-морской авиации, его максимальная скорость была чуть ниже скорости германских поплавковых самолетов «Блом унд Фосс-138», от двух до четырех их постоянно кружило над конвоем на почтительном расстоянии от его зенитных средств. Поэтому для «Уолраса» с «Лондона» не составляло труда подходить к конвою и пугать подводные лодки, которые нагло тянулись в надводном положении за конвоем в нескольких милях от него. Но когда горючее подходило к концу, самолету трудно было вернуться на свой крейсер, потому что всякий раз тот или другой из немецких разведчиков атаковал его и открывал огонь. После нескольких попыток пилот «Уолраса» бросил это занятие и приводнился внутри конвоя, где его взял на буксир один из кораблей эскорта.

На самолете все еще были глубинные бомбы, с которыми он не мог садиться, поэтому, когда в последний раз зашел над конвоем, сбросил две глубинные бомбы на открытом месте. К несчастью, там забыли поставить взрыватели в безопасный режим, и бомбы, упав, взорвались, заставив удивленных зенитчиков конвоя думать, что это на самом деле немецкий самолет. С корвета «Лотус» и траулера «Лорд Миддлтон» по самолету открыли огонь из счетверенных малокалиберных зенитных установок. «Уолрас», однако, сел благополучно и был взят на буксир траулером в ожидании лучшей погоды, когда он мог бы вернуться в крейсерское соединение.

Подводные лодки продолжали держаться вблизи конвоя. Вскоре после полуночи из Уайтхолла сообщили на PQ-17, что германские самолеты используют сигнальные буи для наведения подводных лодок на конвой. Сообщили также, что запеленгованы сигналы с нескольких лодок, следящих за конвоем и докладывающих о нем. И это было все. В это время видимость была даже в полночь настолько хорошей, что лодки не могли атаковать. Германский штаб ВМФ без комментариев отмечал, что ни одна из лодок еще не отличилась победой против конвоя. Когда Адмирал Шмундт пожаловался на приказ о подключении двух его подводных лодок к действиям против боевых соединений противника, хотя у них было почти на исходе топливо, а враг был далеко западнее Лофотенских островов, генерал-адмирал Карльс съязвил в ответ: мол, что касается остающихся восьми подводных лодок, то «отсутствие каких-либо побед наводит на мысль, что их роль, похоже, истощилась слежкой, а для этого дела восьми подводных лодок достаточно». Шмундту оставалось ретироваться и зализывать раны.

Ночью офицер-радист «Беллингема» настроился на Лорда Хо-Хо, вещавшего из Германии. На доске объявлений было приколото сообщение, что Уильям Джойс пообещал американским морякам, что 4 июля они «получат настоящий фейерверк». Один моряк с «Карлтона» так рассказывал о добрых старых днях: «Я вспомнил, – писал он своей жене из немецкого лагеря для военнопленных, – что это был канун Дня независимости, и обратился в мечтах к воспоминаниям о тех фейерверках и острых ощущениях в Балтиморе, которые были у нас на каждое 4 июля. И мне так захотелось очутиться там, чтобы вновь почувствовать праздник. Как же неисповедимы пути Господни!»