Гибель конвоя PQ-17. Величайшая военно-морская катастрофа Второй мировой войны. 1941— 1942 гг.

Пятнадцатью минутами позже они сделали одну и последнюю попытку предотвратить надвигающуюся со всей очевидностью катастрофу: в 2.45 они послали радиограмму адмиралу Тови, призывая его еще раз подумать насчет варианта повернуть на восток, чтобы угрожать немцам быть отрезанными, если не больше, – при условии, что погода позволит самолетам противника зафиксировать этот маневр. Адмирал Тови не соглашался, потому что погода оставалась пасмурной и видимость была плохой. Но даже при этом он в 6.45 изменил курс флота метрополии на северо-восточный и приказал соединению Гамильтона присоединиться к нему. В 7.45 в вышине раздался гул одиночного самолета противника, закрытого от обзора слоями облаков. Тови попробовал привлечь к себе внимание противника орудийным огнем и тем, что поднимал в воздух самолеты. Он рассчитывал, что у немца проснется любопытство и тот доложит своему начальству о движении флота метрополии в восточном направлении. Но самолет прошел, ничего не заметив.

К 10 часам эскадра Гамильтона оказалась в поле зрения линейного флота в 15 милях от острова Ян-Майен, и в 10.40 Гамильтон встал под флаг Тови. После четырех часов этого оказавшегося бесполезным крейсирования в северо-восточном направлении, в условиях ветра с дождем и неблагоприятной для авиаразведки противника видимости, адмирал Тови снова развернул свой флот. Союзнический линейный флот, как и германский, направился домой.

Не все корабли эскорта Королевского военно-морского флота имели в своем распоряжении шифровальные книги, необходимые для раскодирования указания адмиралтейства «избежать уничтожения». Они продолжали идти каждый своим курсом в блаженном неведении.

Этого нельзя было сказать о кораблях ПВО: офицерам и команде «Посарики» и двух корветов, сопровождавших «Посарику», казалось, что конец испытаний для них близок. Они находились пока еще более чем в 200 милях от укрытия в Маточкином Шаре, но быстрее они идти не могли. После того как более ранняя радиограмма из адмиралтейства, предупреждавшая их, что наиболее вероятное время нападения со стороны немецких надводных кораблей – это наступающая ночь или раннее утро, произвела эффект разорвавшейся бомбы на «Посарике», командир корабля Лофорд созвал невеселое совещание в штурманской рубке. Все согласились, что теперь нечего и думать добраться до Архангельска напрямую. Их единственная надежда на выживание состояла в том, чтобы достичь ближайшей точки земли, даже, возможно, высадиться на берег с оставшимися запасами, и идти на юг пешком, «как настоящая экспедиция Шеклтона». Лофорд вернулся на мостик и приказал двум корветам идти рядом с ним, затем повторил приказ через мегафон. Он задал им курс и определил скорость хода 14 узлов – максимальных для этой флотилии. Наконец Лофорд отдал распоряжения привести корабль в боевую готовность и приказал, чтобы все три судна выстроились в кильватерную колонну, с целью создать у противника, если он увидит сквозь туман силуэты кораблей, впечатление крупного формирования.

С «Посарики» сигнализировали на корвет «Ла Малуин»:

«Ожидается, что противник атакует рано утром завтра, 6 июля. Когда мы окажемся в пределах досягаемости их тяжелых кораблей, мы развернемся к ним и будем стрелять сколько можем. Предлагаю, чтобы люди, свободные от вахты, поспали и отдохнули. С Божьей помощью выживем».

В голове каждого сидела одна мысль: когда покажется противник? Офицеры корвета «Ла Малуин» знали, что их единственная 4-дюймовая пушка способна разве что поднять шум, и это будет продолжаться до тех пор, пока залпы вражеского флота не потопят корабль; они не боялись – они были сердиты, что им уготовили такую судьбу.

После получения сигнала адмиралтейства лейтенант Карадус с корвета «Ла Малуин» написал один из наиболее трогательных пассажей своего личного дневника: «Номер 1 и я сам думаем, что этот сигнал – последняя соломинка. Мы будем уничтожены, если не успеем пройти к Маточкину Шару, и нас потопят у берегов Новой Земли еще в Баренцевом море. «Посарика» разговаривает с нашим флагманом по мегафону, и остается мало сомнений, что конец приключениям настал. Все становятся молчаливыми. Оживленнее лишь в радиорубке, где радист ловит каждый сигнал в надежде, что даст нам какую-то разгадку. Я устал и замерз, хотя в каюте включен электронагреватель. Записываю это перед тем, как четыре часа поспать». Прежде чем прилечь, Карадус увидел на камбузе старшину, в функции которого входило снабжение корабля боеприпасами – самая неблагодарная работа[91]. Он читал Новый Завет. «Поговорил с ним несколько минут. Он сказал, что готов умереть, если на то Божья воля. Я лег на свою койку и помолился. Заснул снова в надежде, чтобы все случилось во сне». У адмиралтейства, подозревал Карадус, имелась самая смутная информация о ситуации.