Гибель Сатурна

Старшему мальчику было шестнадцать лет, среднему – десять, младшей – три года. Похоже, что все они – не просто от разных родителей, но даже из разных рас. Старший был белым европейцем, второй мальчишка – азиатом, девочка была смешанных европейско-негритянских кровей. С помощью косвенных вопросов удалось выяснить, что сексуальной эксплуатации дети не подвергались, телесным наказаниям – тоже. Однако они были ограничены в передвижениях и за пределы дома отправлялись только под присмотром взрослых, будь то Корзун, Тоцци, воспитательница, охрана или учителя.

Смартфонов у детей не было, они, по мнению опекуна, плохо влияли на интеллектуальное и эмоциональное развитие детей. Компьютерами, впрочем, пользоваться им разрешали, но только без выхода в интернет. Ирина обратила внимание на одну любопытную вещь: каждый ребенок помимо итальянского языка знал еще как минимум один иностранный.

– Два языка у нас – обычное дело, – пожал плечами Серджио, – не понимаю, что тебя так удивляет.

Ирина поморщилась: странность не в том, что дети знают другие языки. Странность в том, что каждый знает какой-то свой язык. Девочка знала французский, азиат – японский, а самый старший мальчик говорил даже на валлонском…

– Я все понял! – синьор комиссарио завопил так неожиданно, что Ирина вздрогнула. – Органы! Их растят на органы! Они мониторят больницы и узнают, кто стоит в очереди на пересадку. Предположим, есть пятеро богатеньких клиентов с определенной группой крови. Одному нужно пересадить сердце, другому легкие, третьему – печень, четвертому – почки, пятому – легкие. Все это есть у одного конкретного ребенка. Его доращивают до нужных размеров – и разбирают на составные части. Гениально, рагацци! Вы понимаете, какой это серьезный бизнес?!

Иришка и Волин молчали.

– Даже если и так, – сказал наконец Волин. – Предположим, что комиссарио прав. Все равно непонятно, чего с ними так возятся. Их растят, воспитывают, обучают – только для того, чтобы сдать на органы? Боюсь, вложения могут и не окупиться, слишком это все затратно. Это раз. Второе – дети не могут просто так исчезнуть, за этим следят органы опеки.

Совринтенденте пожал плечами. Значит, их доращивают до совершеннолетия и только потом пускают на органы. Совершеннолетними опека не интересуется. За жизнью совершеннолетнего следят гораздо менее внимательно, чем за ребенком. Если у него нет родных и близких, его не хватятся, пока не найдут тело. А если тела нет, то нечего и беспокоиться.

Волин поморщился. Все-таки версия Пеллегрини – слишком простая и лобовая.

– Думаю, придется нам занырнуть в биографию Корзуна поглубже, – заявил старший следователь после некоторого размышления. – Может быть, какие-то следы, объясняющие ситуацию, мы найдем в его прошлой, еще российской жизни.

– Вернешься в Россию? – спросил Пеллегрини, ухмыляясь. – Не боишься оставить девушку рядом с таким дон Жуаном, как я? Я же соблазню ее в ближайший же вечер, тебе останутся только рожки да ножки. Или даже одни только рожки.

Волин отвечал, что Пеллегрини верный друг и никогда не предаст товарища. Несколько смущенный комиссарио заметил, что друзья тоже люди, и ничто человеческое им не чуждо – а, впрочем, Арресто прав. Если хочет, пусть отправляется на родину, он, Серджио, не тронет госпожу ажан даже пальцем – Санта Пуденциана тому свидетель.

– Так ты действительно летишь в Россию? – спросила Иришка.

– Нет, – отвечал Волин. – В этом нет необходимости. Есть у меня один человек, который все узнает прямо на месте.

Глава одиннадцатая

Наследник больших денег

Заслуженный историк спецслужб, генерал-майор КГБ Сергей Сергеевич Воронцов собирался на светское мероприятие. Он долго и придирчиво выбирал костюм и остановился, в конце концов, на светло-сером, сшитом к столетию ВЧК-КГБ-ФСБ. Костюм этот, несмотря на немаркий цвет, был вполне модным и даже почти гламурным – насколько вообще применимо это слово к костюму генерала КГБ, пусть и в отставке. Благодаря этому костюму генерал должен быть стать невидимым для гламурных хищников и интеллектуальных проституток, в большом количестве устремившихся на вручение премии «Книга десятилетия». Сам же генерал, оставаясь почти невидимым, надеялся при этом видеть все и вся.

Конечно, на такое пафосное мероприятие не пускали абы кого, так что генералу пришлось напрячь старые связи, чтобы не просто получить приглашение, а получить его за несколько часов до вручения самой премии.