Glaswen (СИ)

Жить в холме с Артуром оказалось очень тревожно. Когда эйфория первых недель после Самайна прошла, Имсу в голову полезли непрошеные и неприятные мысли. Никак нельзя сказать, что Имс относился к тем нервным натурам, которые в каждом событии своей жизни выискивают скрытую подоплеку и занимаются самоедством, но не думать у него не получалось. Сначала Имс боролся с дурацким беспокойством, но оно все росло внутри него, как очаг какой-нибудь гадкой и стыдной болезни, и справиться с этим никак не удавалось.

Дело в том, что Имс задавался, в общем-то, банальным для всех влюбленных вопросом: почему я? Если бы Артур был простым парнем, скорее всего, этот вопрос вообще не возник бы на повестке дня, однако Артур был король, да еще и Волшебной страны, а кто был Имс? Обычный человек. Что он мог дать Артуру? Ну, кроме себя самого? Артур владел магией, у него была власть, и немаленькая кстати, над всеми населяющими Волшебную страну существами, а выбрал он почему-то Имса, и вот теперь Имс занимался самоедством, пытаясь понять – почему.

Это не давало ему покоя, сидело где-то в глубине души и цепляло в самые неподходящие моменты, как воспалившийся заусенец.

Самому ему казалось, что он был влюблен в Артура всегда. Имс толком не мог восстановить в памяти, когда это произошло, но какой человек в состоянии вспомнить точно момент, когда он влюбляется в кого-то? Может быть, Имс влюбился в Артура в тот самый первый раз, когда сшиб его с ног в коридоре перед библиотекой, а может быть тогда, когда они второй раз столкнулись в баре, или тогда, когда Артур пришел к нему за кулисы после премьеры спектакля – Имс не мог припомнить, как ни пытался.

Одно было ясно как белый день – он был влюблен по уши, и влюбленность эта не была счастливой. Взаимной – да, но не счастливой, потому что даже в самые прекрасные, самые нежные моменты, например, дома, ночью, когда Артур спал, обвившись вокруг Имса на манер тропической змеи, или теми ночами, когда Артур таскал его по разным уголкам своего королевства, чтобы показывать разные чудеса, Имса разъедал, как кислота, страх того, что придет время, когда он Артуру надоест, и все кончится. И хуже того – именно в эти моменты Имс особенно остро ощущал утекающее сквозь пальцы время. От этой мысли внутри пробирало могильным стылым холодом, и на Имса нападала такая безнадежность, что хотелось выть.

Что-то не так было с Имсом. Считается, и сам он неоднократно читал об этом, что привороженные фэйри люди не помнят себя, забывают о времени, теряют память обо всем, что было до. Выходило так, что он либо вообще не поддается чарам, либо что и чар на него никаких не насылали. Такие соображения заставляли Имса чувствовать себя так, словно он катится по каменистому склону прямо к пропасти, набирая и набирая скорость, защищенный лишь тонким стеклянным шаром, расписанным волшебными картинками.

Имс держал лицо, не подавал вида, но положение становилось все хуже: Артур совсем погрузился в свои занятия, корпел над бумагами с утра до вечера, а Имс все сильнее ощущал свою бесполезность, дурацкую декоративность собственного положения.

И даже секс, жаркий и такой невыносимо сладкий, что каждый раз Имс на полном серьезе ожидал, что его душа от дикого восторга просто вылетит из тела, даже секс не улучшал положения.

Вот так и вышло, что Имс связался с лепреконами, а через них – и с пикси.

***

В кустах у Холма опять шуршали. Еще из кустов слышалось невнятное бормотание, полузадушенные смешки и сдавленная ругань, когда кто-то неповоротливый наступал на трескучие ветки.

Имс с интересом поглядывал на заросли терновника, гадая, кого же принесло на этот раз и успел ли Белха после прошлого визита набить кладовку печеньем и сладкими настойками: гостьи-феи отличались отменнейшим аппетитом и редкой прожорливостью. Имса так и подмывало уже окликнуть прячущихся дамочек, но тут из листвы выступило существо, на красоток-фей ничуть не похожее.

Первым делом в глаза Имсу бросилась черная шляпа с высокой тульей, сильно помятая, будто на ней сначала кто-то долго сидел, а потом не очень тщательно расправил, украшенная большой тусклой пряжкой и клоками паутины. Под этой шляпой наблюдалось унылое лицо странного оливкового цвета, с длинным носом сливой, с маленькими хитрыми глазками. Человечек был хорошо если Имсу по плечо, субтильный, в кургузом темно-зеленом кафтанчике, таких же бриджах, а от колен вниз ноги его, отчаянно кривые, были обтянуты полосатыми красно-белыми чулками. Обут человечек был в темные туфли старинного фасона, с точно такими же пряжками, как и на шляпе.

Человечек сдернул с головы шляпу и, подметая ею траву, подобострастно раскланялся, выставив вперед одну ногу.

Имс неопределенно махнул рукой, изображая ответное приветствие.

Похоже, что человечек этим ободрился, потому что прошипел что-то через плечо в кусты, не отводя, впрочем, глаз от Имса. Тут же из кустов вышли еще три таких же персонажа, похожие друг на друга как братья и затоптались на месте, потупив глазки.