Glaswen (СИ)

Музыка звенела в ушах, отсекая их двоих от всего вокруг. Пространство словно замкнулось, превратилось в независимую вселенную, только для них. А они остались внутри, как в капкане, без всякой возможности вырваться.

Артур длинным элегантным движением опустился к Имсу на колени, лицом к факелам и темноте, развел колени широко в стороны, зацепившись ступнями за лодыжки Имса. Вспышкой мелькнуло в голове воспоминание, как Артур объяснял ему тонкости ритуала: Имс обязательно должен был помочь удержать Артуру колени разведенными, все должно было быть видно, чтобы ни у кого не осталось сомнений, что семя короля оросило принадлежащую ему землю.

Имс чуть двинул бедрами, помогая Артуру, тот плавно подался назад, натягивась до упора, и насадившись, вздохнул и откинул голову Имсу на плечо, доверчиво и беспомощно.

Имс протянул руки и положил их Артуру на колени, ощущая, как мелко подрагивают мышцы бедер. Они все еще практически не шевелились, сохраняя статичную ритуальную позу, Имс только чувствовал, как Артур весь трепещет внутри, и держаться становилось все труднее и труднее.

– Давай, детка, – прошептал он в теплое душистое ухо. – Покажи им, как тебе хорошо со мной.

Он словно спустил своими словами лавину: Артур гортанно простонал и дернулся вверх, вытягиваясь, как свеча, сжимая Имса чуть ли не до боли. Имс, одной рукой все еще удерживая колено Артура, выцеловывая ему лопатки, второй повел выше к бедренной складке, огладил шелковую подобравшуюся тугую мошонку, скользнул пальцами ниже по промежности, надавливая на туго натянутую кожу там, где Артур начал скользить по его члену, будто в трансе раскачиваясь вперед и назад. Тогда Имс оперся руками о каменную поверхность, на которой сидел, и начал медленно и сильно толкаться внутрь, чувствуя неумолимый ритм музыки, летучее неудержимое стаккато движений Артура.

Кажется, осознание того, что они выставлены на общее обозрение, хоть и не видят никого сами, окруженные огненной сферой факелов, очень сильно добавляло стыдного и острого удовольствия им обоим. Никогда еще не отдавался Артур Имсу так упоительно беззастенчиво, так распутно и горячо, и никогда еще Имс сам не испытывал такого оглушающего вожделения, вплоть до желания растерзать это гибкое жаркое тело, что извивалось на нем, заходясь громкими криками.

Когда от нестерпимого наслаждения каждый позвонок начал взрываться жалящей вспышкой снизу вверх, Имс, теряя всякий разум в раскручивающемся оргазме, прорычал, притискивая Артура к себе, как будто хотел вплавить его в себя:

– Люблю тебя, – и, кажется, на самом деле потерял себя на то время, что Артур спазмами кончал у него в объятьях, выстреливая спермой на густую траву перед жертвенным камнем.

Ритуал завершился, а с ним и коронация – оставались только формальности, через которые им пришлось тоже пройти после недолгого отдыха, когда им все же пожаловали полчаса уединения, чтобы они могли привести себя в порядок и облачиться в очередные парадные одежды: два трона, торжественное возложение корон, церемониальное вино в тяжелых чашах, бесконечные поздравления и целование рук, бал, плавно перешедший в оголтелую оргию под одуряющими запахами ночного майского неба Белтейна.

Но никто из приглашенных ни словом не обмолвился новоиспеченной королевской чете, как в больном послезакатном небе, в самом зените ритуала, вдруг поднялась над ними гигантская рогатая тень, четырехрукая и четырехногая, и как потом распалась она на две, тесно сплетенные между собой тени, одну – потоньше и постройнее, а другую – мощнее и шире, но на обеих их головах высились огромные одинаковые рога, зловеще закрученные и острые как кончики наточенных мечей.

***

А празднества все не кончались и не кончались, парадные выезды, балы и приемы сменяли друг друга без конца и края, и когда они с Артуром уже окончательно обалдели, принимая визиты подданных и делегации других стран (волшебная дипломатия, черти бы ее побрали!), все наконец завершилось разом: все гости разъехались, и они вдруг оказались предоставлены сами себе.

Пришло лето: вечера стали неожиданно душными и безмолвными, как будто все замирало в испуге перед собиравшимися над морем грозовыми тучами, набухающей солью гибельной тьмой с росчерками молний. Жизнь в королевском холме стала сонной и ленивой, полной медлительной неги и беспечного безделья. И в самом деле, они стали как сонные мухи, обленившись в конец, даже вездесущие артуровы родственники как-то затаились, оставили их наедине. Имс не мог оторваться от Артура, по неясной причине постоянно испытывая терпкую, как черемуховый цвет, тревогу, как-то очень четко и безнадежно понимая, как мучительно тот его волнует каждым своим вздохом и взглядом, а Артур, казалось, наоборот, успокоился, как будто преодолел все свои страхи.

Ну и, согласно законам мироустройства, такое затишье не могло не кончится бурей.

Буревестниками которой выступили, сами того не подозревая, Дикси и Трикси.