Глаза богини (СИ)

- Или кто он там тебе? Царь? Любовник?! Да плевать, кто – крылья в руки и чтобы быстрее Гермеса туда!!

- Что?!

На Олимпе бы на такое смотреть побоялись. Она стояла, уперев руки в бока – красная, с растрепавшимися пшеничными волосами, с непреклонностью на красивом лице. А перед ней замерло удивлённое олицетворение смерти со сложенными железными крыльями.

- Подземные что – все такие тупые?! Твой дружок не в себе. Ещё немного – и он обрушит своды мира нам на головы. У меня дочь рожает, мне некогда сидеть с этим бешеным! Твой царь – ты и сиди!

Кажется, понял всё-таки. Перешёл на быстрый шаг – с таким крылья не нужны. Деметра пролетала один коридор за другим следом, сдувая волосы с лица и проговаривая:

- Успокаивай его, ругай его, хочешь – врежь ему, но чтобы вот этого, - жест обозначил хаос, творившийся в мире, - больше не было, ясно?!

И с трудом удержалась, чтобы не подпихнуть его в спину, когда они уже влетали в коридор.

В покое, где, размётывая волосы по подушкам, корчилась дочь, не оказалось Илифии.

- Сбежала, - сквозь зубы пояснила Геката, которая в последние несколько часов перестала даже обворожительно шелестеть. – Не выдержала этого…

Кора вскрикнула хрипло, выгибаясь от боли дугой. Мир дрогнул было, но звуков обвалов или ещё каких катастроф не пришло. Вместо этого мрачно грохнуло за пределами гинекея – кажется, кем-то о стенку.

Танат был первым учителем Аида, - вспомнилось Деметре, пока она шла к дочери, пока вытирала той лоб и щёки прохладным отваром. Интересно, кто там кого учит сейчас…

- Начинается, - тихо выдохнула Геката, когда Кора выгнулась сильнее, вцепилась в мокрые простыни, как в последнюю опору, открыла рот в безмолвном крике…

Мир вокруг молчал, спокойный и сосредоточенный. От мраморных стен веяло не духотой Флегетона – ободряющей прохладой.

- Хорошо, девочка моя, хорошо, - приговаривала Деметра, гладя дочь по мокрым, спутавшимся волосам. – Видишь, утихло, всё хорошо…

А сама думала: хоть бы этот Железносердный удержал его, что ли. Если сорвётся, услышав ещё крики…

Когда комнату прорезал здоровый младенческий вопль, Деметра выдохнула так, будто рожала сама.

Зашептала дочери, какая она молодчина, что у неё красивая доченька, вырастет – весь Олимп с ума посводит, ты только посмотри, и волосики рыжие, вся в мамочку…

Кора не слушала. Она повторяла что-то в полузабытьи, сначала беззвучно, потом Деметра наклонилась – услышала:

- Позови его… позови Аида.

Его не нужно было звать. Влетел сам, будто на пожар, спасибо еще – без двузубца. В лице – ни кровинки, на скуле – здоровая ссадина (Танат всё-таки решил не уговаривать, а врезать), в глазах – настороженность воина, который вступает на враждебные земли.

На слабую улыбку Персефоны он не ответил, тревожно вглядываясь в жену: жива? цела? что с ней тут делали?!

Когда Деметра подошла вплотную и сунула ему в руки поскрипывающий свёрток – он встал столбом, недоуменно глядя на две машущие из свёртка ручки.

- Вот, держи. Не урони только.

Обхватил ладонями, не сводя взгляда, полного удивления. Деметра с трудом удержалась, чтобы не прыснуть. Сверток с весело гукающей маленькой богиней в сильных руках подземного повелителя смотрелся нелепо. Сам Владыка смотрелся ещё нелепее – с растрёпанными волосами, взмокший (тоже рожал, что ли?), бледный, совсем юный с виду, да ещё эта ссадина и совершеннейший ступор, будто поймал взгляд Горгоны…

- Брат, - сказала Деметра, удивительно легко выговаривая это слово. – Ты стал отцом. У тебя красивая дочка. Радуйся, брат!

Он вскинул было на неё взгляд, услышав непривычное обращение, но тут же вернулся к личику дочери, к беззубой лукавой улыбке, к маленьким ручкам, норовящим ухватить отца за длинные волосы.

На вечно суровом лице медленно, по капле проступала улыбка.

Гестия говорила, он совсем другой, когда улыбается, - вспомнилось Деметре. Только вот я его раньше таким не видела. Что же с тобой было, невидимка? Во что ты влез, в какие игры играл, с кем вёл войны, почему поседел раньше братьев?

Гестия, жаль, что тебя тут нет. Полюбуйся: улыбается, как идиот. Сам не осознаёт, что у него с лицом. Геката воздухом поперхнулась, когда увидела (всеми тремя головами!), из комнаты исчезла, только чтобы на это не смотреть.

- У неё твои глаза, - тихо сказала Персефона с ложа. – Видишь?

Аид немного опомнился. Подошёл, опустился на ложе рядом с женой. Он старался удержать улыбку, но она упрямой приливной волной всё лезла и лезла на лицо – глупая, не владыческая, молодая.

- Да. Она похожа на тебя.

- Да.

Кора взяла его руку в свои ладони, поднесла к своим губам, нетерпеливо впитывая глазами эту улыбку – первую его улыбку, которую она видела.

- Ты рад, мой царь? Я угодила тебе?

Он передал дочь в её руки, сам наклонился и прижался губами к влажному лбу жены. Что-то прошептал, от чего Кора вся расцвела.

Деметра молча повернулась, скользнула за дверь – всё равно они её не видят и не слышат.

Ревности не было. Была почему-то усталость. Напиться бы из Леты, что ли? Глотнуть – и ненавидеть его как прежде…

Коридоры подземного дворца дышали желанной прохладой.