Глаза богини (СИ)

Не крик – жуткий, хриплый, разрывающий стон – и еще грохот где-то там, за стенами, шипение, треск пламени, покачнувшийся под ногами земля…

Геката, кажется, выругалась сквозь зубы. Бросила что-то вроде: «Этот бешеный…»

Оставлять дочь в мучениях было невозможно, неправильно – Деметра стиснула зубы, заставила себя отвернуться от ложа, от пальцев Коры, вцепившихся в простыни… просто двигать ноги, шагать, покинуть покой.

Зятя она нашла у дверей, который вели на женскую половину. Неестественно прямого, напряжённого и заострённого, как клинок, глядящего в никуда, со стиснутыми на двузубце пальцами. Да куда ж ты за оружие хватаешься, дурак, - чуть не крикнула ему в лицо. Этот бой тебе не выиграть.

Но из гинекея донёсся новый крик боли – и в бледном лице подземного Владыки что-то дрогнуло, и мир под ногами опять тряхнуло и завертело, в Стигийское болото далеко от дворца обрушилась какая-то скала, на секунду приглушила вой Цербера – тот выл уже сутки, к этому звуку Деметра успела привыкнуть…

- Ты что – совсем не в себе?! – он даже глаз не поднял, когда она встряхнула его за плечо. Всё равно, что каменную статую трясти. – Думаешь – ей от этого легче станет?! Держи свой мир на привязи!

Тонкие губы, будто смёрзшиеся, пошевелились. Сначала беззвучно. Потом…

- Это из-за меня. Я не должен был…

Вряд ли он понимал, что и кому говорит.

Конечно, не должен был, согласилась Деметра сердито. Жену любить не должен был, детей хотеть не должен был, иди, послушай Геру, она тебе расскажет, что ты должен был заползти в Тартар и там сдохнуть. Очень поддерживаю.

- Да. Из-за тебя. А ты ждал, что ребёнок от света и тьмы родится так просто?! Это ж твоя дочка, чего ты ждал? Даже притом, что у Коры вторые роды…

Про вторые роды добавилось от пущего яда. Получи, зятёк. Мелиною, дочь Зевса, Кора тоже рожала в твоём мире – небось, тогда ты не вздрагивал? Не сидел в коридоре, мир не баламутил?!

- Первые, - шепот был чуть слышным, болезненным. – Это её первые роды. Мелиноя – сплетни…

Ах ты, скотина, внутренне охнула Плодоносная.

А мне, конечно, ничего никто не сказал. Афродита, Гера, Геба, Лето – все олимпийки, одна за другой, с дурацким сочувствием: «У твоей Персефоны такая несчастливая судьба… Сперва муженек такой, потом еще дочка…», «Ну, ничего, зато девочка радости материнства познала, с мужем бы у неё не вышло…», «Я не сержусь на твою дочь за то, что увлекла моего мужа, сестра. Жаль только, что дочь получилась таким чудовищем…», «Ах, Деметрочка, ты правда решила не видеть эту Мелиною? Ну, и правильно, правильно…» По плечу меня хлопали. Я не знала, куда деться от насмешливых взглядов Аполлона, Ареса, Диониса…

А оказалось, что ты – выкрутился?! Что та история – твоя очередная ложь?! Как ты это сделал? Как заставил Кору мне не рассказывать?!

- Если первые – то тем более! Родов никогда не видел?! Да Зевс, когда Гера рожала…

А где он был-то, когда Гера рожала? А, не помнится. И ведь у Зевса всё-таки детей толпа – город заселить можно. А тут единственный, непонятно каким чудом зачатый – и вот сейчас этот подземный идиот все-таки брякнет, что лучше бы этому ребенку никогда не появляться на свет. По глазам видно – брякнет. Потому что не может, не хочет выносить боли жены, потому что сходит с ума от бессилия, потому что не может её заслонить, поднять меч против этой боли – это воин-то, который всё привык решать мечом! Потому что должен быть счастлив и горд – а не может, ведь жена мучается и кричит на женской половине, из-за него, так страстно желавшего детей…

Деметра с усилием отвела взгляд от глаз зятя, выдралась из чёрного безмолвного крика. Говорили же ей – не смотри ему в глаза, хуже будет. Что тут можно говорить, чем в себя приводить? Нашёл, когда строить из себя беспомощность, вечно с тобой не как с нормальными богами… а, ну тебя совсем!

Гипноса она выловила через два коридора – вцепилась в крыло и затрясла, как лиса – пойманную белую куропатку.

- Отсиживаешься?! – Деметра сама знала, что страшна в гневе. – Ты – отсиживаешься, пока он там мир разносит?! А ну-ка пошел туда!

- Так ведь он меня прибьет! – отчаянно зашипел Гипнос, пытаясь выдрать крыло. – И чаша на него не действует, когда он в таком состоянии! Любого прибьёт – и не задумается! Да к нему, когда он такой, разве что Чернокрыл…

Когда она спросила: «Где этот ваш Чернокрыл?!» - Гипнос вытаращился на неё в безмолвном ужасе. Пока направление рукой показывал – икал, но это было неважно, а важно – отчаянные, зовущие крики дочери, заходящийся в лихорадке мир вокруг, мечущиеся в болотах стигийские жильцы, перепуганные тени на раскачивающихся полях асфоделя…

Таната Железносердного боялись даже на Олимпе. Презирали – и боялись. Деметра его боялась чуть ли не больше прочих (серые одежды, клинок хищно скалится в глаза, морозящий взгляд может погубить любые посевы мимоходом…).

В другие времена она вряд ли выскочила бы на него с мрачно-удовлетворенным: «Так, тебя-то мне и надо».

- Пошёл к своему дружку!

Этот убийца слегка сдвинул брови. Ой, напугал тоже, хмырина мрачная, а ну, нечего на меня с вопросом пялиться!