Глаза богини (СИ)

Деметра точно перестала плакать, даже приходила радоваться: больше не ссорятся, дочка принимает всё, сказанное про мужа, как должное! Даже поддакивает, ты представляешь, Гера: да-да, точно, муки выдумывает… да, правда, мама, вечно он со своими чудовищами…

Не замечала.

И остальные тоже – из года в год – славили возвращение Персефоны к матери, провожали её вниз, не замечали тайных улыбок девчонки, задумчивых взглядов, направленных в никуда (нет! туда, к нему!), снисходительных жестов (что вы можете знать о любви, вас не любили взаправду), расправленных плеч… От олимпийских сплетниц даже ускользнул тот спор о том, каким должен быть настоящий муж, и шепот девчонки:

- Щит… муж, готовый закрыть жену от любой… любого… копья… Заслонить собой.

И пламя, весело пыхнувшее в светильниках в такт её словам.

Пламя.

- Его место в Тартаре.

Сколько мыслей, памяти и ненависти можно вместить в миг, пока вскидываешь руки – а потом сразу опускаешь?

- Сколько раз слышу от тебя это – и никогда не объясняешь, почему.

Зевс усмехается. Ленивой, спокойной, владычьей улыбкой. За которой никогда не будет былого тепла, потому что тепло, как дружбу или любовь, Владыки оставляют ради тронов, ради жребиев…

Все, кроме одного, которому место…

Что сказать?

…в Тартаре – потому что осмелился быть свободным от Олимпа?

…в Тартаре – потому что у него есть дом, а у меня - дворец?

…в Тартаре – потому что я, богиня семейных очагов, не могу смотреть на то, как пылает – его, и тлеет - наш?

Победителю не понять проигравшей.

- Ты мудр, о, мой супруг, - вылетело пустое, обыденное, олимпийское. – Мне ли говорить тебе об очевидном?

Ты меня не поймёшь, - рвалось с губ. Она беременна. Я видела, как она спускалась сегодня с колесницы – будто боялась расплескать. Глупая дочь Деметры, в глазах которой сияет гордость за своего проклятого мужа. Которая знает, что он дождётся. Что будет её щитом до последнего дыхания.

Который верен. Который - не только победитель, но и…

- Ему место в Тартаре, - шепотом повторила она. Устало и царственно повела плечами, сбрасывая с них одежду: когда Зевс смотрит так, время исполнять супружеский долг.

Только договорить в мыслях невысказанное.

Его место в Великой Бездне – чтобы я перестала каждый день сравнивать его с тобой, Громовержец.

Комментарий к Его место в Тартаре! (Гера)

* Климен - одно из имён Аида

** Зевс явился к Гере кукушкой

========== Радуйся, брат (Деметра) ==========

Главу посвящаю Росток Праксидики, с которой мы удивительно одинаково воспринимаем Деметру. И - если кто-то ещё не знаком - вот её расчудесная песня, которую (это чисто мое мнение) сюда можно хоть эпиграфом ставить http://ficbook.net/readfic/2235217

- Доченька… что, доченька?!

Кора отводит припухшие, покрасневшие глаза. Раньше не отводила никогда, даже когда впервые оттуда вернулась – наоборот, не могла насмотреться на мать, ловила её взгляды. А тут, уже месяц:

- Я пойду, мама? Да?

И убегает к нимфам, или, ещё того хуже, бродит в одиночестве по полям. Прячет глаза, прячется сама, и взгляды исподлобья полны тревоги и… опасения?

Будто чем-то провинилась перед матерью. Будто мать сейчас закричит, затопает ногами, ударит…

Царица подземного мира. Провинилась. Даже Мом-Насмешник не счёл бы это хорошей шуткой.

- Это он, да?! Что он сделал? Что наговорил тебе обо мне?!

- Аид?

Она стала звать мужа по имени. Прежнее «мой царь» вполовину не раздражало так, как это дурацкое, непонятно кем выбранное имя.

- Нет, он ничего… ничего не говорил, - голос становится выше, тонкие пальцы нервно комкают ткань расшитого цветами хитона. – Это просто… ничего. Я пойду, да?

Мотыльком порхает к двери – не давая матери всласть налюбоваться своим смыслом жизни, оставляя тревогу и пустоту.

Деметра кусает губы, чтобы не дать прорваться горькому вою. Ломает пальцы – не дать им вцепиться в плечо ее единственной дочери, встряхнуть, спросить…

Дочь сама не своя вот уже месяц, с возвращения из подземного мира. То вдруг вся светится счастьем свидания с землёй, охотно раздаривает весну направо-налево – а то вдруг начнёт рыдать у себя в покоях. Мать обходит стороной, как зверя дикого. Спрашивала у нимф-подружек – так что с них взять, балаболок, они только и заметили, что «Да-да, она теперь очень много смеётся, радостная! Только – ой! Точно, она ещё и плачет иногда. То есть, почти каждый день. И меньше танцует, а только сидит, смотрит, улыбается странно…»

По утрам у дочери наигранная улыбка и опухшие глаза. И вечное: «Мама, я пойду? Да?» Кора, любимое, нежное, единственное дитя – утекает водой сквозь пальцы… Из-за него – кто б сомневался, что из-за него. Гера верно говорит: если что-то случается, стало быть, он руку и приложил, кто ещё?