Глиняные буквы, плывущие яблоки

«Ну, пошел я. Весело с тобой беседовать. Но, сам понимаешь, не могу вечность на разговоры тратить. Я ведь что приходил? Сказать тебе одно слово. Умрешь ты скоро, Яков. Такие новости».

Яков пошевелил сухими, как шкура ящерицы, губами и посмотрел на гостя.

«Ну, – усмехнулся Ангел, – что смотришь? Настроение испортил, да? Извини. У меня вон тоже от твоего угощения изжога, и не жалуюсь».

Яков смотрел, как гость надевает сандалии и выходит из шатра.

«Ты здесь?» – прошептал Яков.

«Ты здесь?!» – крикнул он со всей силы, так что упала чаща с вином и густая влага разбежалась по подносу, залив хлеб.

Из-за завесы показался слуга.

«Вот что, – сказал Яков. – Нагонишь того, кто сейчас от меня вышел, и пустишь в него три стрелы – две в глаза, одну в рот. Понял? Потом найдешь для меня… Нет, об этом тебе позже. Теперь догоняй того и возвращайся, ждать буду».

Слуга кивнул и исчез за пологом.

Яков наклонился к подносу и погрузил лицо в разлитое вино. Размокший хлеб прилип к подбородку.

Слуга держал перед собой поднос с тремя окровавленными стрелами. На конце одной стрелы висело, качаясь, глазное яблоко.

«Господин, я убил его, – сказал слуга. – Но он улетел».

«Улетел?» – спросил Яков, вытирая лицо.

«Улетел. Вылетел из мертвого тела на крыльях и поминай как звали».

«Странно. Птицы летают… Но думаю, теперь он понял, как меня огорчил».

«Да, – кивнул слуга, – теперь точно к нам не сунется».

Яков посмотрел на слугу и швырнул в него подносом. Ему хотелось побыть одному.

Часть вторая

Слепой адвокат

Мое пребывание в раю с пустыми бутылками подходило к концу: возвращался брат. Я сонно собирал вещи, путая свои с чужими.

Я – яблоко, раздавленное бульдозером скуки.

Алиш не может жениться, потому что боится родителей. Я не могу жениться, потому что боюсь детей. Родители ни при чем, они даже не заметят. Вылезут из спальни, послушают Мендельсона и обратно залезут.

В детстве они гнали нас с братом спать в восемь часов: режим! Голос отца: «Сейчас ремень сниму»; хотя был уже в трусах. Откуда ремень, если трусы? У него вообще не было ремня. Но мы с братом летели под одеяло, как торпеды. Через две минуты заходила мама, проверяла рукой. Брат спал. Я притворялся. «Ну что?» – слышал я сквозь влажное, надышанное одеяло. «Как мертвые», – говорила мама и шла к отцу. А брат спал.

Сейчас у брата семья. Я сам слышал, как он обещает детям снять ремень. Ремень у него есть. Позорный ремень из кожзама. Но дети всё равно боятся и исчезают.

Я учу узбекский язык.

Сижу на фоне убиенных растений, листаю школьный учебник. Натыкаюсь на Ленина. У него умные раскосые глаза.

Думаю о Гуле.

Один раз я слышал, как она говорила во сне. На узбекском. Разведчик выдал себя. Люди спят на родном языке. И видят кошмары на родном языке. И все эти порнографические фильмы, которые крутятся в ночных мозгах. Всё на родном языке.

А я молчу во сне. Мой родной язык – тишина.

«Бу киши – ишчи. Этот человек – рабочий».

Закрываю учебник и повторяю несколько раз.

Бу киши – ишчи.

Бу киши – ишчи.

Бу киши – ишчи.

Когда я звоню, она поднимает трубку. Молчим. «Гуля», – говорю я.

Короткие гудки.

Бу киши – ишчи.

Рабочий в учебнике, жирный черный контур, сжимает гаечный ключ. Рядом нарисован другой человек, в галстуке и с телефонной трубкой.

«Бу киши – хизматчи. Этот человек – служащий».

…хизматчи.

…хизматчи.

Учебник старый.

«Этот человек – рабочий» давно ушел с завода. Он решил стать «Этим человеком – бизнесменом». Покупал-продавал. Иногда сам не понимал что. Просто какие-то люди что-то ему привозили. Пили с ним чай-водку, пытались его надуть. И он пытался. И надувал.

Одного из этих людей он знал и доверял ему больше остальных. Это был «Этот человек – служащий», их когда-то нарисовали на одной картинке в учебнике. Встретившись после разлуки, они обнялись как старые друзья. «Ташкент – большой город», – сказал бывший сосед по учебнику. И, подумав, добавил: «Зеленый и благоустроенный». – «Да», – согласился человек-бизнесмен. И разыскал свой ржавый гаечный ключ, чтобы вспомнить молодость.

Поговорив на тему «Моя семья», друзья решили начать совместный бизнес. Бывший человек-рабочий купил мебельный цех, а человек-служащий – который, кстати, так и оставался служащим и теперь занимался озеленением «Ташкента – большого города», – стал выдавать разрешения на вырубку лишних деревьев и лишних ветвей. Отрубленные ветви и стволы везли в понятно чей мебельный цех, где из них производилась стулья, табуретки и другие предметы из темы «Моя комната».