Глиняные буквы, плывущие яблоки

«Правильно, так и есть. Это и в Библии написано, что Яков с Богом боролся, в Пенуэле. За то ему Бог имя поменял. С Якова – на Израиль. Потому что Яков – это борец; с братом боролся, и с тестем боролся, с Богом… Революционное имя».

«Получается, что Ленина, по-вашему, тоже должны были Яковом звать», – сказал я, вспомнив Гулю.

Глаза на обшивке смотрели на меня; вздрагивали на ухабах зрачки.

«Ленин? – Адвокат свернул в переулок. – Ленин был Ульяновым. То есть Юлиановым. Юлиан Отступник, слышали, христианином был, а потом против них гонения начал? То-то. Но и Яковом он всё-таки был, этот Ульянов, хотя и неявно».

«Неявно?»

«Неявно. Как звали сына Якова, которого тот более всего любил и которому передал благословение? Иосиф. Яков, потом – Иосиф. А кто дело Ленина принял-продолжил? Иосиф…»

«…Сталин?»

«Так что был, был Ленин Яковом…»

Машина притормозила. Глаза на обшивке закрылись.

…И написал Ленин письмо соратникам своим и сказал: соберитесь, и я возвещу вам, что будет с вами в грядущие дни. Сойдитесь и послушайте, сыны Иакова.

Троцкий, ты – крепость моя и начаток силы моей, верх могущества и самый способный человек в настоящем ЦК; но ты, чрезмерно хватающий самоуверенностью, бушевал, как вода, – не будешь преимуществовать.

Зиновьев и Каменев – братья, орудия жестокости – мечи их; в совет их да не внидет душа моя, и к собранию их да не приобщится слава моя; проклят гнев их, ибо жесток, и ярость их, ибо свирепа.

Бухарин, любимец всей партии, будет змеем на дороге, аспидом на пути, уязвляющим ногу коня, так что всадник его упадет назад, ибо никогда не учился и никогда не понимал вполне диалектики.

Пятаков при береге морском будет жить и у пристани корабельной; однако слишком увлекаться будет администраторством, чтобы на него можно было положиться в серьезном политическом вопросе.

Иосиф – отрасль плодоносного дерева над источником; ветви его простираются над стеною; огорчали его, и стреляли и враждовали на него стрельцы, но тверд остался лук его, и крепки мышцы рук его. Ибо он, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть; и да будет она на голове Иосифа и на темени избранного между братьями своими.

И окончил Ленин завещание сыновьям своим, и положил ноги свои на постель, и скончался, и приложился к народу своему.

Место это было где-то за Октепе. Зеленые ворота в незабудках ржавчины.

Из ворот выбежал мужчина и стал кричать: «Выпишите ее! Она не спит, она притворяется! Готовить плов не хочет, уборку делать не хочет, детей сколько надо рожать не хочет. Она всегда притворяется!»

Адвокат сжал мою руку. Я повел его, не зная, куда идти. «Направо», – говорил Адвокат. Я сворачивал направо.

«ЛЕТАРГАРИЙ № 1», – прочел я на вывеске у входа.

Мы вошли в пристройку с мраморным полом и голубыми стенами. В слое краски были видны жесткие волоски от кисти.

Я остановился.

«Надо подождать сестру», – сказал Адвокат.

Я читал стенды. На одном был тоскливой гуашью нарисован человек с закрытыми глазами. «Летаргия».

«При легкой степени летаргии глаза закрыты, больной неподвижен, мышцы расслаблены. Жевательные и глотательные движения, а также реакция зрачков на свет сохраняются. Возможно закатывание глазных яблок. Может сохраняться элементарный контакт больного с окружающими его лицами.

При тяжелой летаргии наблюдаются выраженная мышечная гипотония, арефлексия, реакция зрачков на свет отсутствует; кожа холодная и бледная; дыхание и пульс определяются с трудом. Сильные болевые раздражители не вызывают реакции. Больные не едят и не пьют; отмечается значительное понижение обмена веществ. Летаргия возникает в виде приступов с внезапным началом и окончанием. Продолжаются они в течение нескольких часов, дней или месяцев.

В последнее время участились случаи тяжелой летаргии. С целью профилактики рекомендуется…»

Дочитать я не успел: передо мной стояла белая медсестра и говорила сквозь меня с Адвокатом. «Палец», – повторяла она. Потом принесла два противогаза. На противогазах было выведено шариковой ручкой: «Вшей нет».

«Это чтобы не заразиться, главврач приказ издал, – говорила медсестра, пока я натягивал на лицо тесную и душную темноту противогаза. – Можем, конечно, прививку, но это за оплату. А то у нас персонал привитый, лекарство немецкое…»

«А разве летаргия – заразная?» – спрашивал я через пыльный хобот.

«Главврач издал приказ, что заразная. Ладно, идемте к вашему дедульке».

Медсестра была до тошноты похожа на тетю Клаву.

Мы стали подниматься по лестнице; навстречу спускались люди в противогазах. В руках у них булькали банки с остатками серого куриного супа.

Над лестницей висела надпись: «В летаргарии не шуметь!»

Мы поднялись на второй этаж.

«Дедулька, – медсестра ввела нас в палату, – дедулька, переходим на открытую фазу, родственники прибыли».

Яков лежал с закрытыми глазами.

«Вы не волнуйтесь, он понимает, только шевелиться не может. Иногда говорить начинает, это когда открытая фаза, обхохочешься. Он вам, извиняюсь, кем приходится?»

«Прадедом», – сказал я.

«Ответчиком», – сказал Адвокат.