Глиняные буквы, плывущие яблоки

Коридор уже шуршал шагами; поскрипывало. Толпа подошла к двери.

Дверь открылась.

В коридоре стояла каталка.

Около нее стояли два врача с марлевыми повязками на глазах.

На каталке лежал человек в белом халате. Судя по строгому выражению спящего лица, это был главврач.

Каталка с главврачом осталась позади. Я летел по коридору, поднимая и опуская тяжелые стеклянные ноги.

«Просыпайтесь, люди! Подъем! Подъем!»

Я залетал в палаты, сдергивал сырые одеяла, тормошил прилипшие к простыням тела. Закрытые глаза смотрели на меня с ужасом.

«Вставайте!»

Последнее, что я помнил, до того как сон сожрал меня…

Мужская фигура, та самая, что лежала в одной палате с Пра. Она стояла в коридоре и блестела открытыми глазами.

«Два часа ночи, – сказала фигура. – Не стыдно так кричать, а?»

Сказав это, фигура ушла в палату. Сквозь приоткрытую дверь я видел, как она ложится, опускает на лицо тюбетейку и замирает.

Мои стеклянные ступни перестали удерживаться в воздухе. Они упали на ковровую дорожку и разбились. Я полетел лицом в осколки моих ног.

«Что-то разбилось?»

Гуля, в жутком свадебном платье, смотрела на жениха.

Они ехали в машине.

«Что?» – спросил жених.

«Звук был такой, как будто разбилось».

За стеклом приближались и уносились низкие деревья. Над ними неподвижно висели горы. Свадебный кортеж двигался к Чарваку. По плану первую брачную ночь молодожены должны провести в «Пирамидах», наслаждаясь видом на водохранилище.

Гуля слегка опустила стекло. Холодная струя заиграла цветами в венке.

«Жопу простудишь», – сказал жених.

«Ты раньше не был таким грубым», – ответила Гуля, всё так же глядя в стекло.

«Я не грубый, киска, я заботливый, запомни», – улыбнулся жених и подмигнул девушке, сидевшей слева от него. Девушка сделала гримасу и покачала красиво завитой головой. Она была свидетельницей со стороны невесты.

Свидетель со стороны жениха исследовал зубочисткой рот. Компания успела закусить по дороге шашлыком.

Жених широко зевнул. У него были ровные зубы, красивый язык и рельефное влажное нёбо. «Музыку сделай», – сказал он свидетелю.

На капоте болталась белая кукла с раздвинутыми ногами. Когда ехали по городу, она сидела смирно, но за городом что-то ослабло, и куклу мотало, как пьяную женщину.

Загремела музыка. Гуля еще сильней прижалась к стеклу.

Дорога пошла наверх.

«Прошлой зимой на серпантине две машины сорвались!» – крикнул свидетель, повернувшись. Из-за музыки это всё равно никто не расслышал.

В лобовом стекле появилось тело плотины.

«Здесь остановите!» – крикнула Гуля.

Свернув с дороги, машина остановилась. Водитель убавил музыку.

«Сколько тебе нужно, киска?» – спросил жених.

«Я уже говорила сколько», – сказала Гуля и стала выходить из машины. Свадебное платье, широкое, как наполненная пеной ванна, с трудом вываливалось наружу.

Наконец Гуля вышла и пошла вдоль дороги. Мимо пролетали машины.

«Сейчас всё платье ей заделают», – сказала свидетельница.

«А куда она пошла?» – спросил шофер.

«Ей попрощаться надо», – нахмурился жених. Хмурость ему тоже шла.

«С кем прощаться?» – спросил свидетель со стороны жениха, водя зубочисткой по лобовому стеклу. Кружочек, кружочек. Ножки.

«С детством», – ответил жених.

«Взвейтесь, кострами, синие ночи!» – запела свидетельница. Заметив взгляд жениха, замолчала. Улыбнулась.

Снова застучала музыка. Жених посмотрел на часы и, откинувшись, закрыл глаза.

Гуля остановилась и тоже посмотрела на часы.

Свадебное платье шевелилось и шумело от ветра. Теперь оно было похоже на огромный торт, с тысячей розочек. Или на парашют, не способный спасти, но способный доставить падающему последнее эстетическое удовольствие. Поблескивали жемчуг, бисер, стеклярус, осколки чего-то и бутылочки со слезами уважаемых невест прошлого. Чуть ниже болтались лоскутки из тех самых простыней, на которых кричали в свою первую брачную ночь три прабабки и две бабки. Лоскутки были обшиты по кайме жемчугом, к одному лоскутку была приколота медаль «Мать-героиня», которая до этого успела принести счастье на двадцати свадебных платьях. У самой прабабки было десять сыновей; все занимали хорошие должности.

Стрелка часов показывала без десяти двенадцать.

С горы, кашляя дымом, съезжал мотоцикл. Остановился недалеко от Гули. С него спрыгнула Эльвира.

«Ой, красавица какая, сахар-мед! – закричала она, подбежав. – Обнять тебя хочу».

«И я тебя хочу обнять», – сказала Гуля.

«Давай, подруга, обнимемся. Только платье твое помять-попачкать боюсь. Я-то – рабочая».

Гуля сама обняла Эльвиру.

«Молодец, Гулька, что решение приняла. Ладно, по пути скажу всё, что наболело, поехали».

Эльвира вцепилась в руль; Гуля пристроилась сзади, обхватив подругу за пояс.

Мотор закряхтел и снова запнулся.

«Не могу тебя так везти, – сказала Эльвира. – Платье твое запачкаю. Ты перед ним в чистом платье должна быть. Иначе белая дыра тебя не примет. Давай я тебя на руках отнесу».

«Не надо. Там отмоюсь».

«А то – давай, – Эльвира снова завела мотор. – Я сильная, булыжники таскаю. Ладно, подол задери, чтоб не цепляло».

Мотоцикл рванул вперед.