Глиняные буквы, плывущие яблоки

Или на час запирался в ванной. «Онанирует», – предполагал отец. «Ты что!.. Он не такой», – защищала мать, ревниво прислушиваясь к шуму воды. Отец был не прав. Москвич просто стоял под водой, ловя одиночество. Выходил, оставляя мокрые, размера уже сорокового, следы; падал на кровать и засыпал.

В восьмом классе его как отличника выбрали в комитет комсомола. Через год – секретарем комитета. Школа была небольшой, освобожденного секретаря не полагалось.

Москвич воспринял новую обязанность легко, но без энтузиазма. Проявлять излишний энтузиазм в те годы уже считалось дурным тоном. Делай свое дело четко, с легкой дымкой усталости, как Вячеслав Тихонов в роли Штирлица.

И он делал свое дело. Собирал взносы, проводил собрания, помогал школьной футбольной команде, играл в ней. Летом ездил в трудовой лагерь собирать персики, честно мучился вместе со всеми поносом, в перерывах играл на аккордеоне «Битлов». Заметив, что девчонки больше глядят на гитаристов, взял гитару и быстро проделал славный путь от трех блатных аккордов до Розенбаума и «Strangers in the Night». Осенью, уже с гитарой, выезжал на хлопок; вернулся с чесоткой и тетрадкой стихов. И то и другое прошло довольно скоро.

Раз в неделю, прихватив общую тетрадь фабрики «Восход», ехал в райком комсомола на секретарский час.

«Останься, старик. Разговор есть».

Товарищ Андрей. Худой, без возраста, товарищ Андрей сидел за столом.

«Я хотел тебя спросить… Ты старших уважаешь?»

«Уважаю», – удивился Москвич.

«Я не об этом. – Инструктор поморщился. – Хорошо, скажи, как ты их уважаешь?»

«Место… уступаю».

«Я тебя серьезно спрашиваю!»

«Тяжелые сумки… Если увижу! Мне пора идти, у меня тренировка».

Товарищ Андрей смотрел на него. Москвич остановился у двери.

«Ну, я пошел…»

Взялся за ручку двери:

«До свидания?»

Вернулся. Сел на прежнее место.

«Расслабься, старик. – Улыбнулся товарищ Андрей. – У тебя есть дедушка?»

«Есть… Был».

«Представим, что у тебя есть

дедушка».

Инструктор поднялся, остановился перед бюстом Ленина.

«Допустим, он болен. Смертельно. И спасти его можешь только ты!»

«Почему я?»

«Потому что! Ты должен делать ему… массаж. Раз в неделю. В этом месте…»

Ткнул пальцем в свой сбитый райкомовскими креслами зад.

Москвич рассмеялся.

Товарищ Андрей тоже хохотнул и нехорошо замолк.

«Да идите вы!..» – Москвич сорвался с места.

За спиной хлопнула дверь.

Через неделю с ним говорили на закрытом бюро райкома.

Сказка про дедушку обрастала плотью. Нежной номенклатурной плотью, наращенной в спецбуфетах, распределителях и нарзанных ваннах. Плотью, которой стало Слово гипсового человечка, пылившегося на кумачовой тумбе.

«Мы тщательно проверяли вашу кандидатуру…»

«Требуются именно молодые, свежие силы! Выносливость, инициатива…»

«Учитывая международную обстановку…»

«Объясните ему, что у нас сейчас комиссия. Что такое “комиссия”, он же понимает!»

«Нам требуется именно представитель интеллигенции. Это вообще основная задача интеллигенции!»

«Может, вы слушаете “голоса”?»

«Нет, Рустам Давлатмурадович, мы проверяли. Отличник, активист. Спортом интересуется. Да вы сами на него посмотрите, он же наш! Ты – наш?»

С него взяли клятву о неразглашении и дали две недели – подумать.

Он вернулся после бюро раньше. Достал ключ из-под половика. Дома никого не было. Стряс с себя пальто, сбросил сапоги с носками, ступая сварившимися ступнями по линолеуму. Зима была теплой, но каждое утро бабушка вставала на пути, ловя его в пальто.

Запела Пугачева. Отец?

Его музыка… Давно ее не врубал. С тех пор как «Аллочка» приезжала сюда и пела в «Юбилейном», они сидели на верхотуре. Отец взял его с собой вместо матери, в последний момент она швырнула в лицо билет. Отца по блату провели к «Аллочке» – победоносно вернулся с автографом. «Вы говорите, в жизни – всё просто!» – пел, слегка подделывая голос. А потом у отца пошло-поехало со здоровьем, отовсюду стали падать и рассыпаться таблетки, и Пугачева в квартире замолчала.

Москвич зашел в гостиную.

Перед зеркалом стоял отец в лохматом рыжем парике и открывал рот.

Заметив сына в зеркале, повернулся.

В этом парике он был жутко похож на Пугачеву.

«Это для капустника… Репетирую вот капустник новогодний…»

Через недели две отца не стало.

За несколько дней, когда уже всё стало ясно, мать прорвало. Через закрытую дверь он слышал, как она говорила: «Симулянт проклятый!» Бабушка стыдила ее, сестры прятались за диваном, Москвич уходил колотить мячом в стену. Мать не подпускала его к отцу, цедя «предатель» каждый раз, когда он приоткрывал к нему дверь. «Как ты можешь, он же умирает!» – не выдержал. «А я шестнадцать лет умираю!»

Всё-таки он прорвался к отцу, в ее отсутствие. Бабушка гремела шприцами, утешала зятя: «Дура она. Весь свой ум на красный диплом истратила, а ты себе еще, может, другое найдешь…» – «Найду… скоро», – слабо кивал отец.

Протянул Москвичу конверт: завещание. Москвич кивнул. И быстро спрятал – в коридоре уже вернулась мать. Заглянула, с нехорошо молодившей ее стрижкой.