Глинка. Жизнь в эпохе. Эпоха в жизни

Шаховской производил впечатление… уродливым внешним видом. Тучный человек, с огромной головой, увенчанной большой лысиной и торчащими по бокам «кустиками» волос, он обладал тонким и писклявым голосом. Он все время торопился высказать умные суждения, но в его шепелявой скороговорке часто пропадали окончания слов, так что понять смысл произносимого становилось сложно. Он сам был похож на Черномора, что не мог не подметить внимательный Глинка. Как знать, может быть, его образ и натолкнул композитора на написание комической музыкальной роли без пения, в которой используются всевозможные контрасты — высокого и низкого, громкого и тихого, контрасты между тембрами музыкальных инструментов и т. д. Именно марш Черномора был создан одним из первых номеров оперы.

Сюжет «Руслана и Людмилы» ранее уже переделывался для сцены. Глинка видел балет «Руслан и Людмила, или Низвержение Черномора, злого волшебника» на музыку Фридриха Шольца в постановке хореографа Адама Глушковского в 1821 году, а затем в постановке знаменитых Шарля Дидло и Огюста Пуаро в 1824 году. Тогда на большой сцене блистала Авдотья Истомина, так что композитор не мог не помнить его.

На субботах у Жуковского в 1836 году Пушкин рассуждал о поэме «Руслан и Людмила», говорил, что теперь многое бы переделал в ней. Глинка хотел выяснить подробности, но не успел. К тому времени закрутилась спираль интриги, и Пушкин был вовлечен в смертельную дуэль.

Композитор знал суждения поэта о национальной опере[410], дискуссии о которой велись еще с 1830-х годов: Пушкин понимал «национальное» как общедоступное. Театр, в том числе и оперу, он считал частью народного площадного искусства[411]. Он «желал бы видеть оперу лирическую, в которой соединялись бы все чудеса хореографического, балетного и декоративного искусства»[412]. Видимо, Глинка и пошел по этому пути — то ли сказалась репутация поэта, то ли он видел популярность жанра волшебной оперы, близкой к феериям и водевилям. В любом случае новая опера отличалась от историко-патриотической «Жизни за царя» и была свободна от идеологических задач, хотя и в ней многое определено уваровской триадой, что неудивительно.

Опера сочинялась мучительно, урывками, по велению вдохновения, когда освобождались минуты от службы, бракоразводного процесса, новых любовных увлечений и дружеских посиделок. Композитор сетовал на романсы, которые он сочинял для исполнения в кругу друзей. «Эти мелкие, по-видимому, безвредные произведения, однако ж, мешают мне продолжать Руслана»[413]

, — писал он Маркевичу в 1838 году.

Процесс написания музыки, как и в случае с первой оперой, начался с фортепианных импровизаций. Глинку в первую очередь привлекали любовные переживания героев. Кукольник восхищался и просил продолжать, тем самым «подстрекая меня более и более»[414].

Он восклицал (правда, сейчас сказать достоверно сложно, к какой из опер относились эти слова):

— Сколько глубины чувства в этих эскизах, сколько чисторусского стиля… какой гениальный замысел — взять простую, народную мелодию и облагородить ее, возвести в высочайшую степень изящества![415]

Глинка, как истинный романтик, использовал в опере различные фольклорные мелодии — татарские напевы, финскую мелодию, пригодились кавказские впечатления. И действовал он как «колонизатор» — обрабатывал их, переделывал и вписывал в законы «высокого» европейского искусства. Это мастерство сближения «низкого» и «высокого» вызывало восхищение, как великолепная шутка, эпиграмма или красиво сделанная шкатулка, инкрустированная драгоценными обработанными камнями.

Кукольник убеждал Глинку записывать импровизации:

— Миша, пиши! Я умоляю тебя — честною любовию любить искусство, бескорыстно служить ему и никогда не изменять своему идеалу.

Но Глинка пока записывал лишь отдельные сольные номера, которые сразу же пел в салонах. Оперу уже знали как набор отдельных красивых арий, близких русской романсовой культуре.

Много лет спустя Глинка рассказывал анекдот о создании оперы, который будет волновать многих исследователей. Во время одной из ночных посиделок у Кукольника к ним зашел Константин Бахтурин, давний приятель Глинки еще по службе в канцелярии Коллегии путей сообщения. И тот сделал план оперы «под пьяную руку», как вспоминал композитор, за четверть часа. «И вообразите: опера сделана по этому плану»[416].

Глинка позже удивлялся:

— Бахтурин вместо Пушкина! Как это случилось? Сам не понимаю[417].

Воспоминания композитора, зафиксированные в «Записках», породили разные трактовки — кто-то порицал композитора за безалаберное отношение к своему таланту, кто-то ругал Кукольника с Бахтуриным. Стасов эмоционально заявлял, что нужно защитить Глинку от самого Глинки, то есть от его необдуманных слов. Но в истории закрепилось мнение, что опера сочинялась хаотически и вообще-то без всякой структуры и драматургии, что вызвало проблемы с ее постановкой и восприятием.