Глобальный капитал. В 2-х тт. Т. 1

• возникновение больших общественных групп, устойчиво различающихся по своему положению в общественном производстве и месту в системе разделения труда, отношениях присвоения (лица, стоящие вне отношений личной зависимости, являющиеся ее субъектами или объектами), способах и величине получаемого дохода (протоклассов);

• наличие экономического роста, для которого, однако, характерны чрезвычайно низкие (по современным понятиям) темпы; принципиальная нестабильность экономического роста, приводящего, однако, к итоговому прогрессу, заметному, однако, лишь на протяжении многих сотен (но уже не десятков тысяч, как в первобытном мире) лет.

Выделение этих инвариантов само по себе имеет очень большое методологическое и теоретическое значение. Оно доказывает, что:

• существуют специфические и устойчиво воспроизводимые на протяжении столетий (если не тысячелетий) технологии и отношения общественного производства и потребления, обмена деятельностью, присвоения и отчуждения общественного богатства и его распределения (и перераспределения), характерные для обществ, основанных на личной зависимости;

• основанные на личной зависимости системы долго (тысячелетиями) рождаются в борьбе с родоплеменным строем и опять же долго (но уже «всего лишь» столетия) уходят, высвобождая место капиталистическому строю, причем оба процесса трансформаций идут нелинейно и мучительно, сопровождаясь войнами, революциями и т.д. и т.п.;

• наличие у этих систем устойчиво воспроизводимых качественных отличий от рынка и капитала является достаточным свидетельством того, что не только рынок и капитал есть способы «цивилизованной экономической организации».

Во-вторых, методология марксистской философии истории и, в частности, выделение категорий производительных сил, производственных отношений и т.п., взаимодействующих в рамках единой системы общественного воспроизводства, дает ключ к решению вопроса о том, какой именно является система общественно-экономических отношений в добуржуазных обществах эпохи металла и государств. Был ли это один способ производства, имеющий различные формы в разных исторических и пространственных координатах, или их было несколько и т.п. Иными словами, мы можем, основываясь на данной методологии, показать, чем именно определяются различия внутри этих инвариантов. Почему в одних добуржуазных обществах развивались преимущественно частные формы хозяйствования и присвоения, а в других они имели форму относительно целостных деспотий? Почему столь непростыми оказались траектории развития добуржуазных систем и в Европе, и в Азии: и там, и там не раз формировались экономические структуры, казалось бы, вплотную подходящие к рождению буржуазной общественно-экономической системы (чего стоит хотя бы развитие торговли, денежной системы, орудий труда и инфраструктуры в Древнем Риме или Китае династии Цзинь), однако переход к капиталистической системе так и не совершался.

По этому поводу в работах марксистских историков, политэкономов и социальных философов написано немало содержательных текстов, сформировались определенные школы и т.п., на что мы уже указывали выше. Однако однозначного и четкого решения этой проблемы в современном марксизме пока нет.

Но!

Отсутствие решения не означает неправомерность методологии: в рамках цивилизационного подхода также нет общепринятого ответа на эти вопросы, а разброс позиций гораздо шире, чем в марксизме, однако никто не считает это доказательством неприменимости данной парадигмы.

И главное: у нас есть категориальный аппарат и методология, позволяющая исследовать материальное производство, его технологии и общественные отношения, его социополитические и духовные рефлексии и обратное воздействие последних на производство, и этим мы отличны от сторонников цивилизационного подхода, для подавляющего большинства из которых есть только один способ «цивилизованной» экономической организации - «вечный» и «естественный» рынок.